Когда коллеги удалились на обед, я осталась в офисе, чтобы быть на связи с адвокатом Еленой, ведь в эти минуты в Октябрьском суде Новороссийска начиналось рассмотрение дела. Друзья из Новороссийска прислали СМС: их не пустили наблюдателями на судебное заседание. Когда они потребовали официальные объяснения и собрались подать жалобу председателю суда, приставы не разрешили им даже войти внутрь. «Диктофонную запись заседания вести не позволили», – пришла СМС от адвоката Елены.
Я то и дело выходила на улицу, чтобы дозвониться до Елены и узнать, что происходит, но номер не отвечал. Офис тем временем жил своей жизнью. Ветер завывал в огромных стеклянных окнах, а сотрудницы обсуждали ремонт одежды и направления предстоящих командировок. О том, что сейчас решается моя судьба, люди вокруг даже не догадывались.
Под конец рабочего дня начальница неожиданно вызвала меня и сообщила, что не будет продлевать со мной договор. Видимо, она почуяла неладное или заметила мои частые выходы на улицу, странное поведение, ведь прием антидепрессантов делал меня заторможенной. Так или иначе, трикотажный цех меня не принял. В целом это было предсказуемо. Я сидела перед ней, изо всех сил сдерживая слезы. Но объяснять свои «обстоятельства» не видела смысла. Никогда до этого меня не увольняли с работы. В ее кабинете висела большая картина с изображением средневековой крепости. Это была даже не картина, а огромный пазл. Я спросила, долго ли она его собирала. Начальница ответила, что любит собирать пазлы с изображением замков. И вешать их в золотые рамки…
Мне тоже предстояло собрать пазл. Только что меня уволили с работы, и уже через несколько часов решится судьба иска об изменении места жительства Ксюши и встречного иска Проценко о лишении меня родительских прав…
Получив трудовую книжку и собрав личные вещи из шкафчика, я вышла с работы. Начала звонить Елене в Новороссийск. Ветер выхватывал телефон из рук. Сопротивляясь его порывам, я накинула капюшон и пошла вдоль набережной. Мои молитвы были обращены ко всем матерям-заступницам и богиням. Я просила защитить нас с дочкой от злых козней и лжи, помочь нам воссоединиться, просила помочь Елене, которая одна стояла за нас сейчас в суде…
Казалось, это длилось вечно.
Вдруг раздался звонок. Голос Елены был севшим…
– Светлана, мы только вышли. Пришлось покричать… – в ее голосе слышалась горечь. – Ваш Проценко столько выступал, поливал вас последними словами, но прокурор не нашла достаточных оснований для лишения вас прав… Наши доводы о проживании Ксюши с вами просто не давали донести, все время перекрикивали, спорили, провоцировали… Не суд, а черт-те что! Я такого вообще не помню. – Елена замолчала. Я остановилась, прячась от ветра, стараясь не пропустить главного. – Иванова всем отказала, – наконец озвучила итог суда моя адвокат.
– То есть как «всем отказала»?
– А вот так! Я сама не ожидала! Ни одно наше ходатайство не было удовлетворено. Зато Проценко приобщал к делу бесчисленное количество скриншотов интернет-страниц, якобы созданных вами, с порочащим вас содержанием. Эти скриншоты были заверены нотариусом, что, видимо, должно было доказать их легитимность. Это был кошмар! Когда я показала справки о работе и копию вашей трудовой книжки, Проценко стал возражать и достал «свою» копию вашей трудовой книжки, якобы настоящую, и тоже заверенную нотариусом. Откуда взялась вторая трудовая, судью не интересовало, делать официальный запрос она отказалась, – Елена вздохнула. – Полгода усилий – ваших, наших – коту под хвост! Теперь… новый иск только подавать.
У меня не было сил не только на новый иск, но и веры в то, что это имеет хоть какой-то смысл.
Глава 34
Вчера мне сообщили, что сгорел главный храм Новороссийска – собор Успения Пресвятой Богородицы, расположенный на улице Видова. Тот самый, в котором служил Евгений. Храм сгорел дотла, пожар уничтожил древние иконы и старинные книги. Остались только стены.
Проведя несколько безутешных дней в обществе подруг по несчастью – Жени и Марианны, я вышла из дома и бесцельно брела по улицам. Когда сбиваешься с пути, можно набрести на что-то совершенно неожиданное. Так я наткнулась на дацан, буддийский храм в районе метро «Старая Деревня». Перед тем как войти, задумалась над тем, что же такое быть матерью? Ведь выходит, я стала ею только наполовину.
Меня встретил огромный зал. В его центре в бордовых одеяниях сидели монахи. Они располагались в два ряда и пели мантры, другие же монахи на специальном столе сбоку старательно рисовали мандалу, высыпая из металлических трубок разноцветный порошок.
Наблюдая за этим кропотливым процессом, исполненным красоты, я застыла. В этом древнем ритуале было столько успокаивающего, как будто горящий огонь и текущая вода присутствовали в нем одновременно. Монахи были сосредоточенны, но выглядели при этом совершенно умиротворенными. Подойдя ближе, я наблюдала за тонкими многоцветными узорами, которые издали казались симметричными орнаментами. Они готовили мандалу шесть дней. Вкладывая знания, цвет и красоту в каждый изгиб. Затем созданную композицию разрушали.
Церемония разрушения мандалы символизировала один из важнейших постулатов буддизма о бренности бытия, иллюзорности и непостоянстве всего сущего. Мандалу рассеивали над водой и по воздуху, и частички красоты и умиротворения, созданные из песка, таким образом проникали во все стихии, напоминая нам о бренности наших привязанностей.
Я провела не меньше часа, наблюдая за кропотливой работой монахов, а затем направилась к выходу, но заметила женщину, поднимавшуюся наверх по малоприметной лестнице, и бессознательно последовала за ней. На втором этаже толпились люди. Большинство из них стояли, кто-то сидел.
– Извините, – обратилась я к ближайшему человеку. – А что здесь происходит?
– Принимает его святейшество. В пять часов лама произведет обряд разрушения мандалы. Но перед этим любой желающий может с ним пообщаться, – ответили мне.
Дверь в кабинет распахнулась, из нее вышли люди. Некоторые что-то держали в руках, у одного я даже заметила бутылку водки. Возможно, я выглядела уставшей, потому что кто-то любезно уступил мне место. Продолжая наблюдать за столпотворением, я села. Рядом сидел молодой человек, который сразу начал разговор. Он поведал, что приехал из Эстонии специально на встречу с ламой. Его голос звучал воодушевленно. Затем он замолчал, посмотрел на меня и спросил, почему я такая бледная. Мне не хотелось ничего объяснять, поэтому я ответила что-то односложное…
Из кабинета вышел помощник ламы и сообщил всем собравшимся, что прием окончен. Люди начали растерянно переговариваться. Вскоре в дверях появился сам лама, его обступили и, забыв про очередь, стали осыпать просьбами. Молодой человек, сидевший рядом со мной, дерзко подскочил и прокричал: «I coming from Estonia specially to meet you». Лама невозмутимо перевел на него взгляд, а затем на меня и через переводчика обратился ко мне:
– Зачем она пришла?
Я смотрела на его странную улыбку и немного растерянно ответила:
