Если раньше я сомневалась или не хотела верить, то теперь сомнений не оставалось. Причины подавленности в поведении Ксюши прямо указывали на медикаментозный след. Значит, моей девочке, которая родилась со счастливым блеском в глазах, давали те психотропные лекарства, сведения о которых были предоставлены в суд и хранились в четырехтомном деле в Новороссийске. Сильнодействующие медикаменты, выписанные трехлетнему ребенку «от плохого сна, невроза и фобии» психиатром, к которому обращалась свекровь, не знающая, как совладать с ребенком, не были обманом. Раньше я старалась не допускать даже мысли об этом, но после той «встречи», когда я лишь прикоснулась к своему ребенку со спины, через слои зимней одежды, передо мной открылась вся картина. Кроме того, было ясно, что Ксюше старательно внушали неправду, запугивали, ее психикой манипулировали злые и несчастные люди.
Встречаясь с журналистами и стараясь рассказывать им обо всем, я стала замечать, что подсознательно избегаю самых тяжелых моментов. Я не могла произнести то, что мою дочку кормят психотропными веществами и держат в четырех стенах, потому что, высказанная вслух, эта мысль становилась для меня еще более мучительной.
Глава 5
Пока меня не было, папа заботливо положил мне на стол учебник по конфликтологии, прямо как в детстве, когда я готовила реферат на какую-нибудь тему.
Я открыла и начала читать: «Конфликт не может выжить без вашего участия». Задумалась. Почему наш конфликт выживает? Как я участвую в конфликте с Ромой и Ларисой? И как должно выглядеть мое «неучастие», чтобы конфликт наконец прекратился? Ответов жизнь не предлагала, а только переключала мое внимание на конфликты других людей, в которых я могла бы быть более полезной и эффективной, чем в своем собственном.
Общественная работа занимала все больше времени и требовала намного больших усилий, чем я предполагала. Звонки и письма, заряженные высоким эмоциональным градусом, приглашения от различных организаций, встречи… «Женщины нашего города» развивались. Время от времени журналисты продолжали нас противопоставлять недружественной организации «Межрегиональный отцовский комитет».
Официальная справка сообщала, что МОК объединяет несколько тысяч мужчин по всей стране, декларируя защиту прав отцов. На деле, все, кто соприкасались с МОК, знали, что именно эта организация учит мужчин, как изолировать ребенка от матери и вести борьбу с бывшими женами. На своем закрытом форуме моковцы обсуждали различные способы беспощадной расправы с матерями своих детей, физически и юридически.
Мне было известно, что Проценко поддерживает отношения с МОК и что он пользовался их услугами, когда искал способ отмстить мне за решение расстаться.
Вскоре по стране прокатилась волна репортажей о краже детей отцами, в которых фигурировал один и тот же персонаж – хамоватого вида крупногабаритный мужчина по имени Георгий Алматов. Он не скрывал сотрудничества с МОК и того факта, что оказывает услуги по краже детей. Алматов называл это чем-то вроде «восстановления прав отцов». Кроме того, он сам снимал собственные действия на видео и выкладывал ролики в интернет. Такого циничного в своей безнаказанности киднеппинга еще никто не видел. Обычно очередному выложенному ролику Алматова сопутствовало появление в СМИ очередной заплаканной матери. История начиналась одинаково: «Утром я отвела ребенка в садик, а вечером, после приезда Алматова и бывшего мужа, я не знаю, где находится мой ребенок!»
Водоворот имен, историй, похищений, подводных камней, политических течений нарастал, затягивал и вскоре выбросил меня на поле битвы неведомых до этого сил.
Общественные слои вступали в борьбу друг с другом, как массивные атмосферные фронты, не в силах разойтись на небосклоне. Я наблюдала за возникающими дискуссиями и попытками захватить сферу влияния как за явлениями природы. При этом от меня ждали активного включения в борьбу против «чужих», и все сложнее становилось сохранять позицию отстраненного наблюдателя.
Однажды раздался звонок. Это был Антон Захаров, юрист из Москвы. Когда-то мы записывали с ним подкаст «Правовед». С тех пор Антон стал известен, поскольку часто фигурировал в качестве антагониста МОК. Он лично боролся с Игорем Серебряным и Георгием Алматовым. Как юрист, Антон брался защищать матерей, пострадавших от семейного киднеппинга. После первого дела разлученной с сыном женщины он больше не мог остановиться… «Пока эти подонки на свободе, я не буду мириться ни как гражданин, ни как юрист, ни как отец. Я не успокоюсь, пока они не ответят по счетам разрушенных жизней своих детей!»
Я сидела у компьютера и, разговаривая с Антоном, тут же получала от него электронные письма с подробным анализом ситуации, списком правовых контрдействий, планом по координации усилий для полной ликвидации МОК. Это была настоящая война, и мне предлагалось взять в руки оружие, присоединиться к коалиции и выйти на передовую.
Глава 6
Уголовное дело против меня было передано в мировой суд. Ни родительские войны, происходящие вокруг, ни накал общественного возмущения после выхода в эфир той или иной программы с моим участием не освобождали от необходимости являться в назначенное время в суд. Однажды мне позвонила адвокат и, откашлявшись, сообщила голосом, похожим на радостный:
– С судьей-то нам повезло! Данилов славится своей принципиальностью и неподкупностью. Редкое для судьи отношение к закону. И еще, – Николаевна экспрессивно подбирала слова, – еще никогда не знаешь, чего от него ожидать… Каждый суд, словно кино про Джеймса Бонда… Непредсказуемый он, наш судья!
Оказавшись перед дверью в зал заседаний, мы томились в коридоре, ожидая вызова. Моя адвокат боролась с кашлем, который обычно появлялся у нее от волнения. Я держала папки с документами и прислушивалась к стуку печатных машинок из-за судейских дверей. Затем нас с адвокатом наконец вызвали. Знакомые скамейки в небольшом помещении, судейская трибуна и царящая вокруг тишина казались иллюстрацией безнадежности. По команде все поднялись, и в зал вошел судья в черной мантии. Не обращая ни на кого внимания, он проследовал к своему креслу, жестом велев присаживаться.
– Подсудимая, встаньте, – сразу произнес судья Данилов, обращаясь ко мне. Я посмотрела на него. Это был мужчина средних лет с проседью в волосах. Своим интеллигентным видом он напоминал писателя-диссидента.
Я встала.
– Назовите ваш возраст и место жительства. Совпадает ли адрес с местом прописки? Имеются ли несовершеннолетние дети? – его голос звучал умиротворяюще. Задавая формальные вопросы один за другим, судья делал пометки карандашом. Мне хотелось отвечать ему на вопросы максимально развернуто и рассказать всю историю как есть. Внутри меня что-то расслабилось. Судья не перебивал, а заинтересованно слушал, продолжая что-то отмечать перед собой карандашом. Периодически заглядывая в Кодекс, лежащий перед ним на расстоянии вытянутой руки, он уточнил даты и результаты предыдущих судебных процессов. В отличие от допроса дознавателей и прокуроров, отвечать судье Данилову было намного легче и даже приятнее. Его спокойствие сглаживало смысл произнесенных им слов, которые являлись неизменной формой ведения уголовного процесса и тем моральным кнутом, который специально создан, чтобы публично демонстрировать величие института правосудия перед отдельно взятой человеческой личностью.
