Новая адвокат Ромы вела себя агрессивно с самого начала. Она сразу, на первом же заседании заявила ходатайство о постановке запрета на выезд подсудимой за пределы Санкт-Петербурга. Судья, выслушав ходатайство, попросил высказаться всех участников процесса по очереди и затем отклонил его с тем же непоколебимым спокойствием, с каким он переворачивал страницы в судебных делах.
Во время заседания судья Данилов досконально исследовал материалы проверок, якобы свидетельствующие о совершенном мной преступлении. Затем, неожиданно для всех, вынес постановление о привлечении судебного пристава-исполнителя и дознавателя к нашему процессу в качестве свидетелей. Пока секретарь выписывала каждому из нас повестку, прокурор о чем-то тихо переговаривался с адвокатом Ромы. Я спросила, могут ли в суд быть допущены наблюдатели. Секретарь посмотрела на меня так, словно я пригласила ее на тараканьи бои. Николаевна, стоявшая рядом, жестом дала понять, что здесь не место для глупых вопросов, и уже на улице, не стесняясь в выражениях, объясняла мне, куда я должна засунуть свою наивную веру в правосудие и своих наблюдателей.
– Данилов, конечно, мужик отличный, – сказала Николаевна. – Но не идиот, чтобы выносить тебе «оправдаловку»!
– Но почему? – не понимала я. Николаевна была из тех адвокатов, которые никогда не отвечали на вопрос, который был поставлен.
– По кочану! – передразнила она. – Никто не выносит оправдательных приговоров в России! Судья не станет рисковать своим креслом из-за того, что пара алчных прокуроров накопала против тебя дело.
– Но ведь я не раз предпринимала попытки…
Адвокат не дала мне закончить.
– Состав статьи 157 УК РФ формальный, – сказала она. – Никого не интересуют детали и причины отсутствия денежных переводов за четыре месяца. Главное, что они не поступили на счет взыскателя.
Но я почему-то наивно верила, что судья Данилов не зря делал пометки, слушая меня, верила, что этот суд не обернется формальным приговором. Потому что нечестно обвинять невиновного. Потому что иногда вера бывает так же необходима, как воздух.
Глава 7
Через несколько часов мне позвонили из редакции программы «Свобода и справедливость» на Первом канале.
– Мы прочитали в блоге Ольги Слуцкер, что с вами случилось, это неслыханно! – редактор была исполнена сочувствия и говорила так быстро, что я не успевала ей отвечать. – Как ему это удается? Вы первая, на кого завели столько уголовных дел! Детей похищают, но чтобы так травить бывшую жену! Светлана, мы хотим пригласить вас, чтобы обсудить проблему. Скажите, вы можете приехать завтра?
Отметив про себя то, что я пока не лишена судом возможности перемещения, я согласилась участвовать в программе, и редактор прислала мне билеты. Тем же вечером я села на ночной поезд и отправилась в Москву.
По переговорам редакторов в телецентре я догадалась, что вместе со мной в передаче также будут участвовать известные моковцы – Серебряный, Алматов и другие члены «мужского братства». Это известие застало меня врасплох, так как было известно, какие страсти кипят между всеми участниками конфликта. Вряд ли возможно решить проблему, устраивая публичное «лобное место» ради потехи или рейтинга. Такое ток-шоу имело все шансы перерасти в кровавую бойню прямо в прямом эфире.
Только я собралась уточнить у редактора, в какую именно гримерку меня ведут, как перед моим носом захлопнулась дверь. Войдя в широкое полупустое помещение и оглядевшись по сторонам, я сразу узнала эти лица. А «лица», безусловно, узнали меня. Их было четверо. Серебряный, Алматов и еще несколько мужчин. Хотя мы не были знакомы лично, мы хорошо знали друг о друге. До эфира оставалось около часа, но вместо того, чтобы повидаться с другими матерями, ставшими жертвами МОК, я оказалась наедине с «врагами». В одной гримерке. Не найдя другого выхода, я уткнулась в папку с документами, привезенными с собой, как вдруг Серебряный обратился ко мне:
– Сколько вы уже не видите Ксюшу?
Я подняла глаза и ответила:
– Полтора года.
Некоторое время все молчали. Мужчины сверлили меня взглядами. Потом Серебряный вздохнул:
– Я тоже не вижу сына три месяца и представляю, как это тяжело для вас.
Неожиданно отцы, члены МОК, стали рассказывать о своих детях. Максим, Ева, Денис и другие дети были тем, ради чего все эти мужчины здесь находились. В каждом из них было что-то, напоминающее мне Рому. Одинокость отчаявшегося человека, боящегося потерять самое ценное, существо, зависимое от него, – ребенка. Я смотрела на них и думала о том, что ген войны, должно быть, заложен в каждом человеке. И по независящим от нас причинам, он активируется в самый неподходящий момент. И тогда мы не в силах остановить войну с тем врагом, которого придумали себе сами, с кем воюем внутри себя.
– Воюя с бывшей женой или бывшим мужем, человек в первую очередь воюет с самим собой, – сказала я. – Пока внутри сидят враги, мы видим их повсюду и попадаем в плен.
– Все войны для неудачников, – неожиданно поддержал мою мысль Серебряный. – Неважно, кто победит. Пока в стране нет единого закона, каждая из воюющих сторон будет права.
Мужчины кивали, но снова и снова перечисляли мне недостатки своих бывших жен.
Почувствовав в себе силы продолжить курс на примирение «враждующих лагерей», я хотела сломать идею продюсеров, явно рассчитывающих устроить родительские «бои без правил». Было желание наладить и починить что-то, хотя бы в масштабах одной взятой семьи.
– Каждый человек действует согласно своей совести. А что такое совесть? Набор идеологических соображений, заложенных воспитанием и иногда отполированных жизненным опытом. Именно этой невидимой «совестью» каждый из нас оправдывает свою враждебность. А нашим детям совершенно не важно, кто прав – мама или папа. Включать детей в борьбу глупо и жестоко. Важно просто признать другую сторону, не пытаясь понять ее. Самое сложное заключается именно в том, чтобы признать свою конечность, свою «невсесильность». Просто признать право другого быть ДРУГИМ. Позволить существовать даже тем, кого мы не в силах понять…
Когда я замолчала, в их лицах что-то изменилось. Повисла пауза, которую нарушил щелчок двери – это была запыхавшаяся девушка-редактор. По ее виду можно было догадаться, в чем состоял замысел телевизионщиков.
От меня ожидали исполнения роли «красной тряпки» для быка. Матери и отцы, женщины и мужчины, рассаженные по разным гримеркам, даже будучи незнакомы друг с другом, являлись заклятыми врагами, исходя лишь из гендерных различий и накопленной ярости. Никому из них не приходило в голову, что эта вражда является результатом «дырок» в законе и доморощенных спекуляций в судах, где устаревший учебник по семейному законодательству используется «по усмотрению судьи».
Законы телевидения были неизменны, и разлученные родители, поделенные на два «блока» – мужской и женский, – должны были вскоре схлестнуться на съемочной площадке.
