Затем он изменил тактику и стал с уверенностью радиоприемника транслировать одно и то же, чеканя каждое слово:
– Моя дочь Ксения находится в Российской Федерации. По остальным вопросам Светлана Александровна не лишена возможности обращения в суд.
На Романа тут же посыпались новые вопросы, но он продолжал отвечать той же самодовольной улыбкой. Это было более жестоко, нежели бы он достал пистолет и расстрелял каждого в упор. На протяжении сорока минут все пытались хоть как-то на него воздействовать, но диалога с радиоприемником никак не получалось. В какой-то момент Роман просто встал и издевательски-доброжелательно произнес очередную заученную и ничего не значащую фразу:
– Уважаемые коллеги, я был рад вас видеть. Но, к сожалению, наша встреча подошла к концу.
Сказав это, он вместе со своей адвокатессой удалился из кабинета.
Глава 12
Профессиональное взаимодействие с юристами и правозащитниками, наши часовые дискуссии с ними давали мне возможность получить не только консультации, но и практически юридическое образование экспресс-курсом.
То, что раньше было скрыто от меня за ширмой, включая мои собственные конституционные права, теперь приоткрылось с особой ясностью. Я начала распознавать новый иностранный язык: язык судебного протокола. В судебных процедурах для меня больше не было мистики. Вместе с тем понимание мною буквы и механики закона одновременно лишало иллюзии защищенности самого «Большого Брата» и его всесильности. А вместо этого заставляло брать ответственность на себя и отныне отстаивать свои интересы в судах на одном с ними языке.
На уголовном процессе по делу о злостной неуплате алиментов стали появляться журналисты, приходили коллеги и наблюдатели. Судья Данилов, кажется, не возражал, что судебный процесс становится публичным. Когда он допрашивал пристава-исполнителя Викторову, рапорт которой был составлен задним числом и послужил при этом формальным основанием для возбуждения уголовного дела, она давала очень сбивчатые ответы и не раз путалась в показаниях.
Возможно, пристав Викторова догадывалась, что в деле имеется диктофонная запись, сделанная мной на приеме у нее 15 ноября. Эта же запись уже была представлена в прокуратуру вместе с жалобой на незаконные действия пристава-исполнителя. На записи отчетливо слышно, как она предлагает мне расписаться на акте задним числом и просит оплатить штраф, обещая после этого вынести отказ в возбуждении дела. Однако уже на следующий день из материалов пристава таинственным образом исчезают давно предъявленные мною сведения о работе с «ПодФМ.ру», куда я прошу передать исполнительный лист. И судья Данилов обращает внимание, что все листы дела, переданного приставом в прокуратуру, а затем и в суд, не были ни прошиты, ни пронумерованы. Потому исчезновение из материалов дела моих показаний и предоставленных сведений было практически недоказуемо.
– Кто в вашем ведомстве сшивает материалы? Куда могли исчезнуть листы из дела Спиваковской? – спрашивает судья. Викторова, приглашенная для дачи показаний, заметно нервничает и, стоя у трибуны, лишь молча выщипывает катышки на рукавах пуловера.
– Насколько я помню, дело не было сшито и пронумеровано до того, как поступило к дознавателю. Но я точно помню, что никаких сведений о работе Спиваковской предоставлено не было, – наконец отвечает она, не поднимая глаз на судью.
Я перевожу взгляд на Данилова, чтобы убедиться в том, что он видит то, что вижу я, – Викторова врет. Но лицо судьи беспристрастно и невозмутимо.
– Значит, вы утверждаете, что Спиваковской не было предоставлено сведений о работе, правильно я вас понял? – с доброжелательной снисходительностью переспрашивает судья Данилов.
– Хм, да, не было, – отвечает пристав, не прекращая отрывать комочки на рукавах.
– Суд сделал запрос в канцелярию ФССП, где фиксируются все входящие материалы. Полученный ответ суд предлагает сторонам на обозрение, – с такой способностью держать интригу судья Данилов действительно мог бы играть в кино.
В этот момент все адвокаты разом подскакивают на месте, и даже неподвижный ранее прокурор совершает активные телодвижения в сторону трибуны судьи для ознакомления с бумажками. Пока я пытаюсь понять, что происходит, судья продолжает, обращаясь к Викторовой:
– Если вы вели дело Спиваковской, то не могли не видеть того, что 17 мая 2011 года на первичном приеме у пристава подсудимой были даны объяснения (они имеются в папке исполнительного производства), в которых она указывает местом своей работы ООО «ПодФМ.ру» и просит направить туда исполнительный лист.
– Но, – тут же взорвалась Викторова, – это трудоустройство не было занесено в трудовую книжку подсудимой! А значит, не было официальной работой. Мы не отправляем листы…
– Погодите, – мягко произносит Данилов, – не перескакивайте от вопроса к вопросу, пожалуйста. – Судья делает паузу, одну из таких, которые очень помогают восстановить баланс. Затем берет со стола очередную книжку и с видом легкого любопытства начинает листать ее, и шелест страниц в его руках не смеет прервать ни один из присутствующих в зале заседаний. Наконец, Данилов находит нужную страницу и читает:
– Согласно закону об исполнительном производстве, должник вправе заявлять ходатайство в любой установленной законом форме – то есть устной и письменной, а также в форме дачи объяснений, что и было сделано Спиваковской на первичном приеме у пристава 17 мая 2011 года. Однако отказа или иного решения на заявленное ходатайство дано не было. Ни следствию, ни суду не удалось обнаружить данного ответа, – произнеся эти слова, Данилов переводит взгляд на Викторову и смотрит, как отец на провинившееся дитя.
Та напряженно молчит, хрустя костяшками тонких кривых пальцев, и лишь повторяет то, что уже успела сообщить суду, ни в какую не желая признавать, что в деле имелось ходатайство, и продолжает упрямо настаивать на том, что в глаза не видела никакого ходатайства.
Судья Данилов заявляет о том, что данное заседание объявляется закрытым и что им будут направлены судебные запросы, и интересуется у адвоката, собирается ли приехать сам Проценко и куда ему выписать повестку. Потом все участники процесса обсуждают с судьей дату следующего заседания, удобную каждому, поскольку пропустить его не хотят ни прокурор, ни адвокат Проценко, ни мой адвокат, ни я.
Пока мы ожидаем решения по дате и пока помощница выписывает повестки, я уже сосредоточенно размышляю о том, как между следующими судебными слушаниями успеть подготовить новый иск о порядке общения с ребенком, как найти деньги на нового адвоката и как скоординировать работу всех служб для поддержки моей позиции в суде.
В последующие недели я занимаюсь составлением нового иска, готовлю огромную пачку приложений к нему (включая экспертные заключения о психическом здоровье Ксюши, новые заключения органов опеки и т. д.), распечатываю иск в семи экземплярах, по числу участников процесса. Каждый иск весит по килограмму, и на его печать уходит по полпачки бумаги. В этом килограмме, который скоро будет подан мною в суд, находятся все необходимые документы, которые только могут быть, чтобы Проценко не смог помешать мне выиграть суд по порядку общения с Ксюшей.
