Наконец, мы вошли в подъезд, поднялись на второй этаж и позвонили в дверь. Нам никто не открыл. Постучали. Снова позвонили. Затем прямо на лестнице заполнили бланки: в трех актах отметили время и вписали имена всех присутствующих. Передо мной была все та же серая металлическая дверь, скрывающая квартиру-призрак, в которой никогда не проживали Рома с Ксюшей. Вернее, они проживали там лишь на бумаге. Мы пришли штурмовать пустоту. Но ощущение было, словно пустота штурмует нас.
– Давайте еще заедем к Проценко на дачу в Широкую Балку, – предложил один из милиционеров. Все присутствующие согласились и вскоре организованно загрузились в два служебных автомобиля. Дорога заняла около получаса. На даче также никого не было. Были составлены еще несколько актов о неисполнении должником решения суда.
– Давайте позвоним ему на работу! – предложили приставы. Я нашла телефон Никиты.
– А, Светлана… Добрый день. Знаете, Проценко здесь больше не работает, – озадаченно ответил начальник. – После больничного Роман написал заявление об увольнении.
В тот же день мне пришел e-mail от юриста Ольги с прикрепленной копией приказа об увольнении Проценко. И припиской: «Если мы еще можем быть Вам полезными, обращайтесь».
В тот момент я испытала смешанные чувства. Визит к Роминому начальнику явно не прошел даром и помог руководству узнать своего сотрудника с другой стороны. Однако увольнение Проценко лишало меня единственной зацепки, по которой можно было отыскать его в Новороссийске. Мне стало казаться, что это был очередной продуманный им ход. Если Рома больше не привязан к работе, то он может переехать в другой город или даже в другую страну. А значит, полученное судебное решение уже ничего не значит, я снова могу потерять Ксюшу…
Так или иначе, но в Новороссийске оставаться больше было нельзя, и пришлось брать обратный билет в Петербург не на себя и Ксюшу, как предполагалось ранее, а только на себя. Уже через несколько дней мне надлежало явиться на уголовный процесс в Петербурге, чтобы не заставлять судью Данилова «нервничать», как выражалась моя адвокат Николаевна.
Перед отъездом я попрощалась с бабой Надей и зашла на Главпочтамт за ответом.
В справке, которую мне выдали, было написано то, чего я совершенно не ожидала:
«Почта не может подтвердить факт отправки денежных средств по адресу <…>, так как архивные записи почтовых сообщений хранятся только в течение шести месяцев». Я позвонила Николаевне.
– Ничего! – закашляла адвокат. – Бери справку и приезжай. Здесь разберемся.
На железнодорожном мосту вокзала, ожидая свой поезд, я смотрела вниз на вокзальную суету. Носильщики катили повозки, набитые разноцветными сумками, а отдыхающие, загорелые и исполненные «созревшего» на солнце счастья, выразительно исполняли свои финальные прощальные процедуры с провожающими.
Радостные отдыхающие возвращались к себе домой, где они уберут в шкаф летние рубашки и платья, распакуют сувениры и, доев последнюю дыню, привезенную под нижней полкой «прямо с южного рынка», еще на один год запрутся в каменных джунглях своего города. Я наблюдала за шумными потоками людей, пытаясь представить себя на их месте. Как я сама провожу последние два года, просто не укладывалось в голове.
Раньше, когда я уезжала из Новороссийска, сердце всегда щемило. Но в этот раз вернулось знакомое чувство анестезии. Может, чувств у меня больше не осталось? Я понимала, что Рома с Ксюшей и Ларисой могут быть и в Питере, и в Москве, и вообще где угодно. А мне предстоял лишь очередной суд, на который я должна буду явиться прямо с поезда.
Глава 19
На это заседание судья Данилов вызвал свидетелей. Несколько моих знакомых дали показания о том, как видели две мои попытки передачи игрушек и денег, когда я приезжала к дому на улице Ворошилова. Они рассказали, как отец и брат Проценко отвечали мне в грубой форме, отказываясь открывать дверь. Также была заочно допрошена свидетель из Новороссийска, которая подтвердила, что, участвуя в качестве эксперта в уголовном деле о побоях, присутствовала при моих попытках передать Роме конверт и игрушки в здании суда в Новороссийске.
После заседания Николаевна сказала, что и сам Рома упомянул о конверте на допросе.
Вскоре судья Данилов вынес постановление о прекращении уголовного дела за неимением достаточных данных и возвращении дела в прокуратуру на дорасследование.
– Это очень-очень хорошее решение! Данилов просто гений! – ликовала Николаевна, когда мы вышли на улицу. – Нет, ну ты подумай! Он избавил себя и нас от головной боли, вернув это непосредственно тем, кто заварил всю кашу. Такое постановление можно назвать виртуозным! – За весь год, что мы были знакомы с адвокатом, я еще никогда не видела ее такой довольной.
Мы сели в машину к Николаевне, она закурила и разоткровенничалась:
– Проценко же вышел на прокурора, тот позвонил Викторовой и приказал вынести тебе рапорт. Она же пристав, сама ничего не решает, пойми, она просто пешка, исполнитель. Я когда узнала, то пошла к начальнице ФССП и сказала, что у них ничего не выйдет, и обвинение не устоит, но та была уже обработана адвокатессой твоего бывшего. Так Викторову-то уже уволили, и теперь сидят, боятся скандала. Ха! Вот теперь прокурорские попляшут, – засмеялась моя адвокат.
– А что все это значит? – не понимала я. – Дело-то закроют?
– Ну, это не факт… В твоем случае все не так просто… Хотя обычно, после возвращения из суда на дорасследование прокурорские просто «хоронят» дело.
– Нас-то хоть на похороны пригласят? – попыталась пошутить я.
– Время покажет, пока же ты можешь продолжить свою борьбу. Иски новые подготовила?
– Да, я буду подавать иск об изменении места жительства Ксюши. Теперь я больше не подсудимая?
– Да ты вообще молоток! – сказала мне адвокат. Продолжая удивляться такому редкому в ее практике исходу судебного процесса, Николаевна на радостях даже подбросила меня до парадной.
Дома, впервые за долгое время, я обняла отца, сообщив главное – что отбилась от уголовного обвинения и теперь никто больше нас не потревожит. Но папа выглядел настолько подавленным из-за постоянных повесток и визитов судебных приставов, что стало ясно – мне лучше переехать.
– Я устал от такой жизни! Твои суды никогда не прекратятся, и они сведут нас всех в могилу! – воскликнул он.
– Хорошо, папа. Обещаю, что скоро вас оставят в покое.
Отец оказался прав. Буквально через час мне позвонила Зоя – помощница судьи из Новороссийского суда, сообщив о том, что Проценко подана жалоба на вынесенное решение о порядке общения с Ксюшей.
Я сразу вспомнила эту женщину. Зоя присутствовала на заседаниях и вела протокол. Она видела меня и ту инспекторшу с рыбьими глазами. Судя по всему, происходящее не оставило Зою равнодушной. Когда я заходила в суд за исполнительным листом или подавала дополнения, помощница судьи никогда не отказывала мне в ознакомлении с делом, как это было до этого в кабинете судьи Ивановой. Вероятно, работая помощником в суде, она была прекрасно осведомлена о том, что там происходит. Поэтому Зоя была не из тех, кто бы задал вопросы из серии: «Как судья могла оставить девочку проживать с отцом?», «Пробовали ли вы обратиться в милицию с розыском?» и т. п. Эта женщина казалась мне единственным нормальным человеком на территории «вражеского» суда, разлучившего меня с Ксюшей. Зоя успела рассказать, что одна растит дочку и однажды сама была в шаге от той ситуации, что произошла со мной. Кроме того, именно Зоя подсказала мне оставить в деле номер питерского мобильного, на всякий случай. И вот этот случай представился…
