Сейчас оставалось только сдерживать эмоции и собирать документы, которые, естественно, фильтровал Саша. Я училась у него искусству войны. Саша рассказал, каким образом в суде характеризуется личность, что в ней нет места человеческим отношениям, но огромное значение придается правильно подобранным бумагам, которые стали моими доспехами и оружием. Эти документы создавали мое новое лицо. И, глядя на это лицо, я старалась убедить себя: «Со мной все в порядке. Я имею все права на своего ребенка».
Ссылаясь на судебную практику, Саша уверял меня в том, что аргументы мужа несостоятельны. Стало очевидно, что весь этот кошмар скоро закончится. Цель жизни сводилась к одному: выиграть суд и определить, что ребенок будет жить со мной. Было заметно, что Саша неформально относится к моему делу, и это меня очень радовало. Он увидел ситуацию своими глазами, и в нем проснулась какая-то не столько юридическая, сколько даже спортивная злость. Он с нетерпимостью высказывался о людях, которые нарушают закон. И преград на пути восстановления прав для него, кажется, не существовало.
Ни у кого из моего окружения, в том числе у чиновников, которых я посещала, не было сомнений в том, что суд оставит Ксюшу со мной. Это был первый суд в моей жизни, и, не зная никаких процедурных деталей, я приходила на каждое заседание со свидетелями. Среди них были наши с Ромой соседи, воспитатели кружков для самых маленьких, куда я водила Ксюшу, родственники и друзья нашей семьи. Свидетели сидели в коридоре. К сожалению, суд так и не перешел к рассмотрению дела по существу, решая лишь вопрос, где должно проходить судебное заседание – в Петербурге или Новороссийске? На том, чтобы дело передать в Новороссийск, настаивали Ромины адвокаты. Таким образом, никого из моих свидетелей суд так и не опросил.
Я не оставляла попыток дозвониться до Ромы в надежде смягчить его сердце и уладить конфликт. Что все-таки заставило его так поступить со мной и Ксюшей? Но муж не отвечал на звонки. А если вдруг удавалось поговорить, то его ответы были такими же лаконичными и жестокими, как и при нашей последней встрече. Наши друзья, с которыми еще недавно мы вместе проводили время, в один день, так же, как и я, стали его личными, непримиримыми врагами. Например, Палыч. Он был свидетелем на нашей свадьбе, потом отдыхал с нами на даче в Широкой Балке. Однажды Палыч дозвонился до Ромы и предложил по-мужски обсудить то, что происходит. Но тот его резко прервал, назвал «жидовской мордой» и обвинил в том, что мы с Палычем «спали». Все это было настолько нелепо и неразумно, что не могло иметь никакого объяснения. Не имея иного выбора, я продолжала бегать по инстанциям. Оставалось лишь превратиться в существо, в котором все неизмеримые по силе материнские чувства стали превращаться в арсенал женщины-воина.
Что дальше? Никогда еще я так тщательно не подбирала слова, пытаясь уложить свое послание в регламентированный лимит в 2000 знаков. Мое первое обращение к президенту стало настоящим событием и сулило надежду. Ведь письмо было адресовано Самому Главе Государства, от единого слова которого зависит все в нашей стране. Так я думала еще даже тогда, когда получила ответ. Прямо на почте, сдерживая дрожь в руках, я радостно вскрыла конверт, в котором лежала обычная бумажка, сгибами разделенная на три равные прямоугольника.
«Уважаемая Светлана Александровна!
Ваше обращение, поступившее в Управление Президента Российской Федерации, будет рассмотрено в соответствии с законодательством Российской Федерации».
И все.
Глава 11
Собака Эби (в переводе с японского имя означает «тигровая креветка») была альфа-версией нашего с Ромой родительства, щенячьей репетицией, наступившей за два года до рождения Ксюши. Как истинный питбуль, Эби была холериком, исполненным любви, а благодаря великолепной генетике (папа – чемпион мира!) понимала команды с рождения. Помню, как появление Эби изменило нашу жизнь. Мы только поженились и сняли квартиру, и мне невообразимо захотелось собаку. Дважды я уговорила Рому заехать на Кондратьевский рынок. Мы ходили там, как заблудившиеся иностранцы, бесцельно глядя на щенячье многообразие в прозрачных боксах. Некоторые щенки были умилительными, но большей частью вызывали жалость и тоску. Тогда Рома покупал мне какую-нибудь пуховую шаль или шерстяные тапки, чтобы оправдать поездку на птиче-щенячий рынок. В тот день, в конце ноября, я уже не рассчитывала сразу найти здесь свою собаку. Промозглый ноябрь пробирался сквозь ребра в незащищенную плоть. Поэтому живность на рынке ежилась и спала, уткнувшись друг в друга: кошки в собак, собаки в кошек. Разноцветные комочки шерсти. Только Эби не спала. Эби не просилась на руки к хозяйке, не скулила, как остальные. Нет! Она тихонько сидела в боксе, наблюдая из-за стекла за жизнью вокруг, готовая в любой момент излить этому странному миру всю свою любовь. В этот момент Эби и появилась в поле моего зрения. Тигровый комочек с розовым пузиком, ей не было и двух месяцев. Хвост щенок прижимал к пупку. Несоразмерно большие уши подрагивали от холода. Из Эби, в отличие от других щенков на рынке, била жизнь. Взяв малюсенькую Эби на руки, я уже не смогла вернуть ее. «Внеплановый помет», – объяснила хозяйка не слишком высокую для породистых щенков цену.
Тем не менее родословная к Эби прилагалась. Женщина показала фотографии своей собаки, с которой повязали кобеля-чемпиона – американца, увешанного орденами и носившего двойное имя. У него были такие же белые вставки на груди, животе, лапках и хвосте, а также черно-белый нос, как у малышки Эби. Когда на рынке появился Рома, Эби уже притулилась ко мне, выглядывала из-за воротника пальто и все время облизывала все теплое до чего могла дотянуться. Рома уже не мог ничего поделать. К тому же его очень привлекала идея купить породистого щенка за такие смешные деньги.
В нашей семейной жизни началась пора, полная счастья, творожка из хлористого кальция, супчика в блендере, описанных пеленок по всей квартире и маленького ушастого хулигана. За полгода мы с Эби прошли, наверное, все этапы первых лет жизни ребенка: кормежка с ложечки, приучение к туалету, штудирование специальной литературы о пит-булях, а также грамотная дисциплина. У собак таких бойцовых пород авторитет хозяина должен быть непререкаем.
Впервые у меня появилась собака, которая была наглядным пособием «генетической памяти». Эби действительно знала команды будто с рождения, ей нужно было их только вспомнить. В этом мы убедились, когда месяца в четыре, еще не выходя из дома, разучивали команды «сидеть» и «лежать». Говорят, собачьи родители передают щенкам не только морфологические признаки и выставочный экстерьер, но и жизненный опыт и – не в последнюю очередь – понимание своего места возле человека (собаки-компаньона или собаки-бойца).
На кровать мы с Ромой Эби не пускали. Она спала на подстилке около входной двери и чутко прислушивалась, если кто-то проходил мимо. Мы снимали квартиру на первом этаже в доме, во дворе которого частенько проходили съемки кино, и Эби любила наблюдать за процессом, передними лапами упираясь в подоконник и с любопытством поглядывая в окошко. Ее интересовало все: воркующие голуби, машины, дети на площадке, съемки телесериала. Собачий хвост, затвердевший от постоянного виляния, как канатный трос, редко останавливался. Особенно подрастающая Эби обожала играть с палками – таскать их, бегать, прыгать за высокими ветками на деревья, искать палку в траве. Эби влюбляла в себя всех. Поначалу другие собачники переходили на другую сторону дороги, опасаясь отпускать с поводка своих терьеров, но миролюбивость и дружелюбие Эби очаровывали, скоро при встрече нас уже радостно приветствовали. Эби всегда подбегала сначала к хозяину собаки, выражая свое почтение, а уже потом играла с очередным четвероногим соседом. Даже наши друзья, испытывавшие страх перед собаками, забывали детские страшилки, познакомившись с Эби. Эби слизывала с людей страх. Она прыгала гостям навстречу, целовала всех без разбора, залезала на ручки, как кошка. Намордника у Эби не было, даже вопрос такой не стоял, а закон о намордниках для собак тогда еще не вышел. Эби была как человек.
