Но мне предстояли заботы посложнее американской визы.
Известие о том, что в Краснодаре отменено решение суда о порядке общения с Ксюшей, оказалось лишь первой ласточкой. Вскоре постановление Данилова о возврате уголовного дела на дорасследование в прокуратуру было обжаловано Проценко в суде второй инстанции. Что это означало, я не совсем понимала, но Николаевна объяснила мне, что уголовный суд начнется заново.
Работа на телевидении, учеба и поездка в Нью-Йорк оказались под ударом. Один из приставов, выдавший мне тогда хрустящую бумажку с суммой долга перед Проценко, наложил запрет на выезд из страны. Граница оказалась для меня закрытой, а долги, выплатить которые я была не в состоянии, росли с каждым днем и казались еще огромнее.
При этом где-то внутри я была уверена, что могу и просто обязана выйти из этого удушающего пике, что это больше не моя история, что мне предназначено что-то совершенно иное.
Осталось только каким-то образом выдернуть себя из этой дьявольской воронки. Я должна была найти свой путь к дочке, но не через войну. Мне следовало обрести силу, а для этого я должна была перестать бояться и начать бороться.
Став Вестой, я осознала, что вместе с дочкой у меня отняли меня саму. Необходимо было вернуть себе себя. Впереди открылась совершенно неизвестная дорога. Не хотелось больше играть в чужие игры и зависеть от чьих-то ожиданий. Хотелось, чтобы осталось только настоящее. Только то, что действительно является моим. Но сначала надо было выплатить долг приставам.
Однажды мне позвонил старый знакомый Алексей и рассказал о недавно созданной политической партии. Он начал работать с депутатом Максимовым, входить в курс партийных дел. Будучи блестящим политтехнологом, Алексей просчитал, что имен известных режиссеров и деятелей искусства в составе партии недостаточно и что не помешало бы иметь в команде лидера женского движения.
– У тебя есть все шансы получить поддержку и ресурсы в новой партии, – пообещал Алексей. – Возможности здесь безграничные, – добавил он шепотом.
– Но что от меня потребуется? – спросила я.
– Максимову нужна «социалка», это всегда нравится электорату, – объяснил Алексей. – Сейчас он готовит почву, собирается запустить реформу ЖКХ по всей стране. Уже выбрал экспериментальную площадку в центральном районе Петербурга как образец и ролевую модель. К тому же здесь целый ряд других возможностей. Мы с женой открыли ивент-агентство, начали получать госзаказы. Много работы с регионами, я скоро лечу на встречу с губернатором Дальнего Востока. Если успеешь занять место, то про свои долги скоро забудешь насовсем.
Несмотря на обнадеживающее приглашение, я продолжала работать редактором на телестудии, понемногу выплачивая долги приставам и алименты Ксюше. В выходные, если не было учебы, я записывала «Правовед» и уделяла время пострадавшим от семейного киднеппинга матерям, которые время от времени обращались ко мне за советом.
Я посчитала, что при таком темпе и загруженности, если буду отдавать даже половину всех заработанных денег, то смогу выплатить долг только через два с половиной года.
Тогда я решила навести справки. Максимов был харизматичной и узнаваемой персоной. Одним из первых был назначен уполномоченным по правам человека в России. Затем занимал кресло главы Комитета по вопросам безопасности и права в ЗакСе Петербурга, часто выступал на телевидении.
Раздумывая над предложением Алексея, я посоветовалась с Ларисой Горчаковой, и она поддержала идею. Возможный переход с привычного места работы тв-редактором в неизвестную политическую партию, да еще и накануне поездки в Америку, казался мне переломным моментом в жизни. Наверное, он таковым и был.
Глава 25
Максимов назначил мне встречу. Кабинет, который он теперь занимал, ранее принадлежал самому вождю пролетариата Владимиру Ильичу Ленину. Из высокого окна была видна Дворцовая. Здание располагалось в непосредственной близости от «революционной сцены» 1917 года – у арки Главного штаба, соединяющей Дворцовую площадь с Большой Морской.
Я приехала заранее. Мне оформили пропуск, встретили внизу, провели по мраморной лестнице на третий этаж в приемную.
Внутри здание идеально сохранилось и казалось живым музеем. Стены его были обтянуты квадратами из редких пород дерева, под ногами не скрипела – звучала старая паркетная доска, а на его высоких потолках горели люстры, создавая уютный свет.
К кабинету Максимова примыкал зал для переговоров, в котором ожидали приема посетители. Через пару минут Максимов вышел ко мне, и мы пожали друг другу руки. Он проводил меня в кабинет и жестом предложил присесть. Пока я осматривалась, Максимов попросил своего помощника принести нам чаю, затем занял место за антикварным столом из массива черного дерева и принялся внимательно меня изучать. Говорил в основном сам Максимов.
– Мы хотим взять вашу организацию под свое крыло. Предоставим вам помещение, необходимое в работе оборудование, можете принимать здесь людей, устраивать круглые столы, проводить консультации. Мне удалось познакомиться с вашими тезисами, и они кажутся весьма прогрессивными, необходимыми для реформации семейного права и социальной политики. – Максимов был прирожденным оратором, говорил очень складно и красноречиво жестикулировал, словно вещал с трибуны. Причем на любую тему, в диапозоне от РПЦ до ЖКХ.
Он пообещал мне ежемесячное жалованье, информационную и политическую поддержку на самом высоком уровне, а также возможность пользоваться всеми имеющимися на данный момент у партии ресурсами. Политическая партия только набирала обороты, открывала отделения в разных регионах страны, и наш «аффилированный актив из женщин» представлялся Максимову стратегически верным присоединением. По разговору было понятно, что одним звонком известный депутат мог решить самые разные ситуации, так как лично знал глав ведомств в Москве и Санкт-Петербурге. Это представлялось мне главным благом, поскольку могло послужить матерям, которые искали своих детей и добивались исполнения решения суда. Когда я объясняла собственное положение и упомянула о трагедиях других родителей, попавших в подобную ситуацию, Максимов убедительно кивал, демонстрируя осведомленность о существовании данной общественно-правовой язвы, и обещал нам помогать.
Мне не составило труда самой найти себе замену на телестудии, ведь моя знакомая Катя с журналистским образованием как раз искала работу. За неделю я обучила Катю, сдала директору ключи от прохода в телецентр, и тот с миром меня отпустил.
На следующий день я переехала в кабинет Крупской. Он находился чуть дальше по коридору от кабинета Ильича. Первые несколько дней не могла привыкнуть: в новом кабинете было слишком много света, пространства и исторических контекстов. Окно также смотрело на арку Главного штаба. Только кусочек Дворцовой площади из окна Крупской был чуть тоньше, чем кусок из кабинета Ильича.
Отделение общественной организации «Женщины нашего города» в Петербурге наконец обрело собственный адрес, это было большим шагом вперед и открывало новые возможности.
