Глава 27
«Тезисы к докладу о домашнем насилии»
К этой теме я пришла под гнетом своей жизненной ситуации, а также в связи с проектом кризисного центра. Мне представлялось, что на данный момент самой важной задачей было просто начать об этом говорить. Ведь вначале было слово… Научиться говорить о насилии. Публично препарировать тему насилия. Ведь для жертвы это не свойственно. Вместо того, чтобы говорить, жертва предпочитает избегание, самобичевание и даже присоединение к насильнику.
Впервые я столкнулась с этим, когда пыталась пригласить пострадавших от домашнего насилия женщин для выступления на круглом столе, а в ответ получала в лучшем случае отказ, в худшем – лишь молчание. Мне начало казаться, что жертвы домашнего насилия просто «не имеют языка». Они будто регрессированы до той стадии детской беспомощности, когда нет возможности артикулировать свои желания или мысли. Возможно, насилие потому и существует, что мы либо вовсе не находим ему места в языке, либо «нормализуем» его через язык. Например, как часто мы слышим фразы типа: «любовь долготерпит», «стерпится – слюбится», «он покричит и перестанет», «надо сохранить семью», «попытайся его понять», а также вечные, кочующие из поколения в поколение «сама виновата» и «зачем нужно было короткую юбку носить».
В тех случаях, когда у матери забирал ребенка бывший муж, ей задавали вопросы в духе: «Чем же ты ему так насолила?» или «Что произошло такого, что заставило мужа забрать у вас ребенка?». Мне самой приходилось слышать подобные вопросы много раз. Сначала я честно пыталась на них отвечать, не замечая той тонкой границы, за которой я уже начинала оправдываться.
Я начала подозревать, что я жертва. А еще то, что с обществом, где звучат подобные вопросы, что-то не в порядке. Почему не принято спрашивать у агрессора что-то в духе: «Во что ты был одет? Почему бы не надеть две пары брюк?» или «Почему ты не ушел в монастырь, зная, что тебя все вокруг нервируют?» или «Зачем ты ходишь один, бери с собой обязательно кого-то, кто не даст тебе нападать на людей?» Звучит забавно, но действительно, почему с насильника взятки гладки, а жертва всегда «сама виновата»?
Может, повторяя эти выученные с детства слова из серии «куда твои глаза смотрели?», мы сами неосознанно легитимизируем насилие? А может, мы сами позволяем себя унижать? Может, есть какой-то код, «установки жертвы», которые мы неосознанно транслируем и к которым беззастенчиво подбирают пароли наши агрессоры? А может, становясь сами жертвами, мы продолжаем осуждать и обвинять других жертв, при этом само насилие оставляя в зоне невысказанного?
Все эти мысли крутились в голове. Я думала о Ксюше, которую я не смогла сберечь. И о том, что, пока я жертва, у меня нет возможности ничего исправить. Надо было начать говорить… Ведь невысказанного как бы не существует. Зло прячется за вуалью, остается непроявленным, продолжая отравлять жизнь людей.
Не потому ли представление о насилии в сознании обывателя сведено к очень примитивным формам. Время бросает нам вызов, но насилие адаптируется к нему в первую очередь. Однако мы судим о нем еще по «наскальным рисункам», не желая (или не умея?) замечать, как сильно оно прогрессировало и видоизменилось за последние десятилетия. Время поменялось, гендерные роли трансформировались, сказки устарели, а на смену «Аленушке» пришла «Лара Крофт».
Однако благодаря тем самым сказочным архетипам и «социальным установкам», которые девочка слышит с детства, и наблюдая за тем, как ее мать и другие женщины им следуют, у нее формируется представление о насилии как о варианте нормы. И пытаясь стать «Ларой Крофт», она неизбежно будет прибита социальным гвоздем обратно к «Золушке». Зашла замуж – живи, муж один на всю жизнь и т. д. Развод табуирован, и виновата всегда женщина.
Ведь так много говорится о вине именно той (или того), на кого направлено насилие, что почти никак не описывается и не оценивается само насилие. Таким образом, у девочки нарушается представление о собственных границах, о допустимом и недопустимом, о норме и ненормальности. В этой амбивалентности заложена основа созависимого поведения. Поэтому жертва часто даже не обращается за помощью; либо, обращаясь, продолжает винить себя. Зачастую, имея психопатического партнера, женщина предпочитает этого не замечать и даже словом не упоминает того насилия, которое происходит с ней годами в собственном доме. Она понимает, что единственным решением может стать расставание с партнером, но вот социум и экономическая ситуация ее в этом никак не поддерживают и, негласно, даже как бы запрещают ей самой уходить от мужа-агрессора.
Насилием может даже не считаться то, что им по сути является! Посмотрите на этот список, и он далеко не полный. Насилие может быть физическим, сексуальным, психологическим и даже экономическим. Оно выражается в контроле над поведением, ограничении круга общения, обесценивании, унижении, выделении денег на содержание, создании напряженной обстановки, а также в привлечении к использованию алкоголя и наркотиков. Существуют также формы «скрытого» насилия или «пассивной» агрессии – придирки, распространение слухов и сплетен, угрозы, троллинг, высмеивание, бесконечная критика и непрошеные советы, неприличные намеки и даже игнорирование.
Одно из последних масштабных исследований, посвященное проблемам насилия над женщинами в РФ, было проведено в 2003 году сотрудниками МГУ имени Ломоносова. По данным исследования, почти 80 % опрошенных женщин столкнулись хотя бы с одним из проявлений психологического насилия со стороны мужа.
Согласно ВОЗ, факторами риска, характерными для совершения насилия, могут быть даже эти с виду «безобидные» вещи, часто принимаемые в обществе за «семейные ценности»:
• вера в честь семьи и сексуальную чистоту;
• идеологии доминирующего положения мужчин в сексуальных отношениях;
• слабые правовые санкции за сексуальное насилие.
Санкции за домашнее насилие, как и за похищение ребенка одним из родителей, в современной России просто отсутствовали, а значит, на государственном уровне этих социальных проблем просто не замечали.
Чем можно объяснить то, что в стране нет закона о домашнем насилии? Боюсь, это говорит только об одном – об ужасающей общественной терпимости, о «сознании жертвы» в масштабах целого народа. Ведь степень наказания за насилие в разных странах различается, а значит, есть те, кто умеет мыслить не как жертва и об этом говорить.
Немного о феномене «жертвы».
Те, которые испытывают насилие в семье, не могут понять, что это действительно происходит. Они испытывают боль, травмы, живут в страхе и в стыде, но никак не могут поверить, что «любящий партнер» злоупотребляет ими настолько жестоко. Они теряют связь с друзьями и семьей, они скрывают внутренние и внешние синяки, не выходя из дома. Иногда они впадают в депрессию и алкоголизм, и тогда их снова стыдят и обвиняют. Они не живут своей жизнью, ведь они как будто ее не заслужили, испытывая постоянное чувство вины. Говорить о домашнем насилии считается неприличным, это социально неприемлемая тема для высказывания. Вот почему им часто нужно время. Время и тот, кто начнет говорить об этом первым.
