Я заставляю себя перекусить, хотя и не чувствую особого аппетита. Мысли заняты словами, которые пожилая женщина сказала в конце. «Иди дальше и тогда, возможно, ты найдешь ответы на свои вопросы». Не зная, что я ищу арфу, она наверняка имела в виду ответы на совсем другие вопросы – сродни тем, что не давали мне покоя с тех самых пор как я повзрослел достаточно, чтобы осознать, что очень отличаюсь от Ливаун и Гэлена. Что я им хоть и брат, но, в то же время, и не брат. Неужели она, всего лишь посмотрев на меня и послушав мое пение, поняла, что я хоть и человек, но все же не до конца. Обычные люди принимают меня за своего. Но колдунья вполне могла заметить разницу.
Иду дальше. А чтобы держать в узде страх, принимаюсь петь веселую песнь о зверушках. Откуда-то сверху отпускают комментарии птицы, в их криках слышится насмешка. «Это все, на что ты способен, незнакомец? Если собираешься идти дальше, тебе придется развлечь нас получше!» И будто в доказательство своих слов выводят мелодичные трели. Какое-то время иду молча. Они правы: их песнь действительно удивительнее всего, что я могу им предложить. День близится к вечеру. Я напрасно теряю здесь время и подвергаю риску нашу миссию.
Выйдя на другую поляну, я вижу на ней небольшую кучку аккуратно сложенных белых камешков. Кто-то решил сыграть со мной шутку. Или же указать путь. Но проку с этой подсказки мало, потому что камешки лежат прямо под ногами в том месте, где дорожка, если ее, конечно, можно так назвать, раздваивается. Каждое ответвление проходит по поляне и углубляется в лес. Одно, насколько я могу судить, тянется в северо-восточном направлении, другое прямо на восток. Мало того, что они более или менее похожи, так еще и камни не позволяют отдать предпочтение тому или иному из них. Этот посыл можно истолковать и так: «Откажись от своих бесплодных поисков и возвращайся домой».
Неподалеку течет ручеек, и я направляюсь к нему наполнить водой бурдюк перед тем, как отправляться в обратный путь. Птиц здесь не слышно. Они, вероятно, устали насмехаться над моей несостоятельностью. Я злюсь: злюсь на то, что меня осуждают, злюсь, что не смог найти то, что искал, злюсь на собственные сбивчивые мысли, мешающие просто идти и наслаждаться красотой леса, косыми лучами света, звенящей зеленью окутанных мхом стволов деревьев, изяществом крохотных завитков папоротника и сладостными в своей неожиданности цветами в тени. В какой-то момент меня охватывает такая ярость, что я могу что-нибудь разбить. Или сломаться сам. Я падаю у ручья на колени и обхватываю руками голову. Что происходит? Что со мной?
Где-то рядом слышится голос – кто-то поет. На этот раз не птица, а женщина. Не насыщенный тембром голос Ливаун, а выше, мягче и нежнее. Поет тот же самый глупый напев, который только что исполнял я, в котором все лесные зверушки – белка, куница, лиса, барсук и прочие – собираются вместе, чтобы сплясать в День летнего солнцестояния. Мыслить такое просто невообразимо – случись подобное на самом деле, все наверняка закончилось бы кровавым побоищем. Но в балладе или сказке нет ничего невозможного.
Женщина – кем бы она ни была – поет первый куплет, затем припев и первую строчку следующего. Затем умолкает, будто не помня, что идет дальше. Где она, я сказать не могу. На лужайке нигде никого не видно, хотя голос звучит чисто. Голос красивый, который хочется слушать еще и еще.
Она повторяет свою строку, будто благодаря этому может вспомнить продолжение куплета:
«Спустилась вниз белочка со своим изумительным хвостиком…»
Но опять смолкает, поэтому следующую строку пою я, стараясь звучать в унисон с ней:
«В шапочке из лепестков роз».
И слышу раскат радостного хохота, после чего она, не пропуская ни такта, вступает с припевом «Фа дидл да». Я вскакиваю на ноги, смотрю по сторонам, но все равно не могу сказать, откуда доносится звук.
«Затем явилась лягушка в своей зеленой блузке», – поет невидимая женщина и опять смолкает.
«Самая очаровательная принцесса, каких только можно увидеть».
Она хочет петь дуэтом. Хорошо, это даст мне время обнаружить ее до того, как закончится песнь. Куда же мне пойти: сюда, меж падубов с лоснящимися листьями? Или, может, туда, где лежит громадный поваленный дуб, мило оплетенный папоротником и вьюнком? «Фа дидл да, дидл да-ха-ха!» – вместе поем мы.
Тишина. Неужели она уже ушла? Или это настал мой черед начать следующий куплет?
Я выбираю дорожку, помеченную поваленным дубом, и, не переставая петь, тихонько трогаюсь в путь.
«Сова обрядилась в белое платьице…»
«Сотканное из паутины и бледного лунного света», – отвечает она и мне кажется, что теперь ее голос звучит ближе. «Фа дидл да, дидл да-ха-ха!» На миг становится тихо, затем она поет: «На барсуке была черная шубка». В той версии, которую знаю я, такой строки нет.
«Шитая жемчугом на спине», – импровизирую я, очарованный этой игрой на смекалку. «Фа дидл да, дидл да-ха-ха!» В перерыве между куплетами я представляю тихий бой барабана и почти даже слышу, как он доносится из укромного местечка в кустах. Теперь поваленное дерево остается позади и я иду на этот прекрасный голос по вьющейся среди деревьев тропинке. Ага! Идея.
«Серебристой лентой сверкнула змейка», – пою я.
Ответ приходит быстро, голос звонок, в нем явственно чувствуется сдавленный смех.
«Она танцевала и пела со змеиной грацией», – почти тут же следует реакция женщины.
Я думал, что не мешкаю в этой игре, напоминающей ту, в которую мы играли с Ливаун, когда готовились к выступлениям, но эта женщина отзывается с быстротой молнии. «Фа дидл да, дидл да-ха-ха!»
На миг в моей голове воцаряется пустота, я не могу придумать новый куплет. В наступившую тишину вкрадывается негромкий перестук тамбуринов, за которым угадывается более медленный и глубокий барабанный бой, дающий мне время поразмышлять. У меня возникает странное чувство, что нельзя терять ни минуты, словно ответ ждет меня прямо здесь, в этом лесу. И если мы не продержимся, пока не перечислим всех животных или окончательно не выдохнемся, песня может подойти к концу. Тем временем, я дохожу до конца тропинки. Впереди, преграждая дальнейший путь, высится скальный выступ. Его поверхность растрескалась и стерлась, он дал приют множеству растений, в его трещины пустили корни небольшие, но стойкие деревья; камень облепили вьющиеся побеги и мох. Когда я до него дойду, наверняка придется возвращаться назад. Но этот голос! Как тут уйдешь?
«Соображай быстрее, Брокк». Лес ждет. Моего ответа ждет женщина. Откуда-то сверху по-прежнему доносится перестук тамбуринов. Меня призывает к себе барабанный бой.
«Последней из всех пришла королева фей», – пою я, надеюсь, что это не против правил, в чем бы они ни заключались. В старой версии песенки танцуют одни лишь зверушки.
«В наряде из лесной зелени, – следует ответ, – Фа дидл да, дидл да-ха-ха!»
