– Не знаю, может можно, может нельзя. Это совсем на него не похоже. Зачем ему надо было в лес?
– Может, он искал какие-нибудь подсказки? Отрабатывал версию? Или решил сделать что-то, заранее зная, что ты не одобришь?
Я зажмуриваю в темноте глаза и тут же жалею, что услышала эти слова. Как бы мне хотелось, чтобы они не звучали в унисон со страхом, от которого у меня все внутри сжимается.
– Возможно. Но уйти на всю ночь и никому ничего не сказать?
– Он не говорил ничего способного подсказать, что у него на уме? Брокк уже давно проводит много времени в неметонах. Ты можешь рассказать что-нибудь Арку? Не знаешь ничего такого, что могло бы заставить Брокка задуматься?
– Он всегда думает.
Я представляю, как брат сочиняет на ходу стихи, как настраивает арфу, склонив над струнами черноволосую голову, как стоит в поле и смотрит в даль.
– В его голове всегда полно историй. Даже в сражении в его мозгу сама собой складывается очередная великая баллада о мужестве.
На этот раз тишина длится дольше – пока ее не нарушаю я, спрашивая:
– Дау? Ты там не уснул?
– Поскольку я стою на шаткой горе старых ящиков, увенчанной перевернутым ведром, то могу с уверенностью сказать, что нет. Ливаун, недалеко от Вороньей дороги живет сказительница. Она помогла мне после того, как на пути сюда меня сбросили с лошади. Эта женщина была… странной. Очень странной. Словно знала все, хотя ей никто ничего не говорил. И раз она такая мастерица рассказывать истории, я подумал, что…
Мне становится плохо. Он, конечно же, прав. Вот к кому, скорее всего, ушел Брокк. В голове всплывает легенда об Арфе Королей, которую брату рассказал Фелан, а тот потом передал ее мне и Арку. В этом сказании упоминаются врата в Колдовской мир, расположенные, по всей видимости, где-то рядом. Если арфа хранилась под защитой друидической магии, то какой-нибудь друид вполне мог снять заклятие и унести ее, руководствуясь личными соображениями. Подобную возможность мы рассматривали и раньше, равно как и еще одну – что друид мог вынести инструмент в интересах третьего лица, преследовавшего политические мотивы. Но мы не подумали, что арфу мог прихватить обитатель Колдовского мира. Эти ребята настоящие мастера заклятий и чар. А одно из правил перехода в Колдовской мир гласит, что человеку нельзя брать туда ничего железного, потому что сверхъестественным созданиям это запрещено.
– Проклятье, – говорю я.
– Какое красноречие, – замечает Дау.
– Расскажи мне поподробнее, что с тобой там приключилось, а то Арку в детали вдаваться не стал.
– Большую часть подробностей я оставил при себе – они казались слишком странными, чтобы ими делиться. Рядом со мной, едва не задев, пролетела птица. Одна из тех гигантских ворон, о которых все говорят. Моя кобыла меня сбросила, я расшибся, потом она убежала, и Иллану пришлось ехать ее искать. Меня подобрала пожилая женщина. Дала какое-то зелье, чтобы я уснул. У нее была собака…
Его голос становится все тише и, наконец, смолкает.
– Ну что же ты, – шепчу я, – рассказывай, рассказывай. Ты, кажется, говорил, будто ей известно то, чего она знать не должна?
– Когда на следующее утро возвратился Иллан, я рассказал ему лишь то, что она напоила меня зельем и уложила на ночь в постель. Дело в том, что… это далеко не все. Там мне снились самые странные за всю жизнь сны. Да и само место было необычным. Повсюду висели кости и перья. И потом… у меня было чувство, что она меня знает. Знает обо мне все.
Он тяжело вздыхает.
– Когда я на следующее утро проснулся, боли как не бывало. Будто вообще не падал с лошади, и все тело не было в синяках. Я ничего не мог понять.
– Что ж ты не рассказал мне этого раньше? Пойти к ней – как раз в духе Брокка. Вопрос лишь в том, что он давно бы наверняка вернулся, если только…
Я не могу произнести эту фразу вслух. Если только не обнаружил портал в Колдовской мир.
Дау на это лишь рассмеялся бы презрительно.
– С дороги ее дом не видно, – говорит он, – так что Брокк вполне мог пройти мимо, его не заметив. Сам я не нашел бы ни лачугу, ни женщину, если бы за мной не пришел ее пес и не отвел туда. Примерно так…
Когда он говорит о собаке, его голос меняется. Что это, брешь в его броне?
– Что он собой представляет, этот ее пес?
– А это имеет значение?
– Возможно, особенно если я отправлюсь на поиски брата.
– Проклятье Морриган! Ты что, спятила, Ливаун?
– Тсс. Не ори.
– Он похож на волка. Большой, серый, лохматый. С янтарными глазами. Его зовут Шторм. Ливаун, тебе нельзя идти искать Брокка.
– Он мой брат, и я поступлю, как посчитаю нужным.
– Ты забыла один пустячок – что сидишь под замком, а завтра должна предстать перед советом. И выбора у тебя нет. Арку может возвратиться после того, как все закончится. Если повезет, то вернется и Брокк. Но даже если они оба задержатся, даже если совет окончится ничем, тебе все равно придется остаться здесь и продолжать играть свою роль. Или ты, может, забыла о нашей миссии?
Меня охватывает яростное желание его ударить. И вместе с ним – чувство, что я вот-вот опять расплачусь, и жгучий стыд. Говорить сейчас что-либо небезопасно, так что я прикусываю язык.
– Ты только представь, что подумает Арку, если вернется и узнает, что ни тебя, ни Брокка нет. И ко всему прочему, ты чуть не убила наследника трона. Хотя лично мне хотелось бы, чтобы это дело ты довела до конца.
– Не шути так! – в бешенстве шепчу я. – И о сказительнице мне рассказал не кто-нибудь, а ты. И что, по-твоему, я должна сейчас сделать? Сказать «Ой, спасибо, теперь все хорошо»? Во всем этом есть нечто гораздо большее, чем ты, Дау, думаешь. Какая-то угроза, выходящая далеко за рамки этого двора вместе с его королем.
– Что ты имеешь в виду?
Мне очень хочется рассказать ему, почему для меня так важно поскорее отыскать брата, рассказать ему нашу подлинную историю, объяснить, почему Брокк подвергнется страшной опасности, если отыщет портал. Но делать этого нельзя. Сегодня он друг – с одной стороны меня это удивляет, с другой я ему благодарна. Но он с готовностью посмеется над тем, что не вписывается в его представления о том, каков мир. Одна-единственная ночь, проведенная под крышей дома знахарки, не может изменить его сознания настолько, чтобы он признал реальность сверхъестественного.
– Не могу сказать. Но причины так говорить у меня есть. Причины, уходящие корнями в прошлое.
Дау долго не отвечает. Потом шепчет:
– Мне надо идти.
Но не двигается с места.
– Совет, надеюсь, окончится для тебя хорошо, – говорит он, – держи голову высоко поднятой, говори правду и не выказывай гнева.
