Я поднимаюсь на самый верх пастбища, где есть скамейка, на которой можно посидеть. Рядом устраивается Брин. Я выполняю упражнение, уже помогавшее мне в прошлом – выпрямляю спину, закрываю глаза и дышу особым образом, чтобы унять разгоряченные мысли и тело. Это один из бесчисленных трюков, которым меня обучил Гэральт, мой наставник, тот самый человек, что помог мне справиться с отчаянием. Я думаю о нем каждый раз, когда притворяюсь счастливым, уверенным в себе человеком, пусть даже на самом деле это далеко не так; каждый раз, когда проявляю решительность и стойкость. Его больше нет, но когда вокруг меня бродят тени, он вновь оказывается рядом.
Собака лежит у моих ног. Своим теплом, самим своим присутствием она вносит в душу покой. Я могу смотреть вперед ясным взором. Могу забыть принца и его вчерашний поступок, забыть, что Ливаун под покровом ночи глотала слезы. Могу на время перестать испытывать гнев, вызванный собственной беспомощностью.
Мне хочется выставить Родана жалким и ничтожным, в точности таким, каким я его считаю, будь он хоть сто раз наследным принцем. Хочется пойти на слушания, сказать правду и заступиться за товарища по оружию. Хочется перейти к действию и принести пользу. Причем под пользой я понимаю отнюдь не обрезку копыт, холодную ковку и уборку лошадиного навоза.
Брин шевелится, поднимает голову и смотрит на меня. Я протягиваю руку, ласково его глажу, он вздыхает и опять засыпает. Снова закрываю глаза, подставляя лицо солнцу. Я воин с Лебяжьего острова, а не тот ребенок, который боялся вздохнуть, опасаясь провалиться в ад. И беспомощным меня теперь не назовешь. Честно говоря, у меня нет возможности выступить против Родана, как ни тошно мне от его идиотского поведения и как ни оскорбительна его ложь. Но пользу я принести могу. И принесу. Неподалеку слышатся шаги. Это от замка по полю идет Ливаун. Стражей поблизости не видно. Она совершенно одна.
Брин вскакивает, настораживается и не сводит с нее глаз. Я жестом приказываю ему сидеть. Пес повинуется и ждет. На одном плече у Ливаун сумка, через другое перекинут плащ, на ногах походные ботинки. Волосы убраны так, словно она собирается сражаться. Куда она идет? Чем закончилось разбирательство?
Не могу поговорить с ней; поблизости никого нет, но вокруг слишком много укромных уголков, и нас могут подслушать, если кому-нибудь придет в голову там околачиваться. Ливаун оглядывается по сторонам и подходит ко мне.
– Это друг, Брин, – шепчу я, понимая, что она может использовать собаку как предлог, чтобы задержаться рядом со мной.
Это она и делает, снимая с плеча сумку.
– Что случилось? – шепчу я, не глядя на нее.
Ливаун приседает на корточки и гладит Брина. За поясом у нее нож.
– Произошедшее признали несчастным случаем. Меня обязали прилюдно извиниться перед Роданом. И приказали держаться от него подальше. Брондус поговорил со мной с глазу на глаз. Они не хотят, чтобы накануне Дня летнего солнцестояния поползли слухи.
– Извиниться, – я не поднимаю глаз и по-прежнему смотрю на пса, стараясь почти не шевелить губами, – забавно.
– Угу… Иллан еще не вернулся? А остальные?
– Как в воду канули.
– Дау, – шепчет она, – у меня все получится, но мне нужна помощь.
– Получится? Что именно?
– Незаметно отсюда выбраться. Мне нужно найти Брокка.
Проклятье Дагды! Она и в самом деле собралась его искать. И я здесь теперь единственный член нашей команды. У меня есть, что сказать, но ничего такого, что помогло бы ей. Я сосредотачиваюсь на главном.
– Как ты собираешься отсюда выбраться?
Она морщится.
– Сначала залезу на дерево, – она кивает головой в сторону исполинского дуба, – и перелезу через стену. Потом пойду по равнине, поднимусь на холм и дальше по лесной дороге, пока не отыщу дом той сказительницы. Меня никто не увидит. Я подумала, ты можешь помочь мне перебраться через стену.
– Ты с ума сошла, – шепчу я.
– Нет, просто беспокоюсь о брате. Дау, мне пора. Так ты мне поможешь?
План оставляет желать лучшего. Но она все равно попытается воплотить его, с моей помощью или нет. Ливаун так беспокоится за брата, что готова рискнуть чем угодно. Клянусь штанами Морриган! Будь у меня шанс избавиться от любого из моих братьев, я не преминул бы с радостью воспользоваться им. Надеюсь, что никогда больше их не увижу.
– И что, по-твоему, я должен сделать? – спрашиваю я.
– Я покажу, иди к большому дубу. Нам лучше разделиться.
Я жду, пока она, пройдя как ни в чем не бывало по пастбищу, не исчезает в тени деревьев. Интересно, почему я ей не отказал? Я иду следом, а за мной трусит Брин.
Дуб действительно огромен. Ливаун показывает на толстую ветку, тянущуюся к стене на высоте примерно шести футов над острыми кольями. Она проверяет, надежно ли закреплена на спине сумка, и лезет на дерево. За ней поднимаюсь и я, а в голове в полный голос заявляет о себе здравый смысл. Очень глупо. Нарушение всех правил. После трудного подъема мы оказываемся на месте.
– Я пройду по ветке насколько смогу, спрыгну и приземлюсь вон там на правую ногу, – говорит Ливаун, показывая на участок стены, где у одного из кольев сломан конец, – тут же оттолкнусь и запрыгну на высокий вяз на другой стороне.
Попытаться сделать это может только безумец – или, может, воин с Лебяжьего острова. Малейший просчет, и острые колья проткнут ей живот. Или она упадет между стеной и деревом. Высота там приличная. Но я молчу. Ливаун не дура и грамотно просчитала риск.
– Надеюсь, ты подумала о том, как вернуться. Проделать то же самое в обратном порядке не получится.
Здесь, наверху, я уже не шепчу, хотя говорить громко все же опасаюсь.
– Брокк может отвлечь стражу, и тогда я проскользну мимо. За ним должок.
– И чем же тебе помогу я?
– Я прыгну, а ты держи мои вещи, свяжи в узел и перебрось мне через стену. Кроме того, если что-то пойдет не так, ты сможешь позвать на помощь. А так как ты нем, объяснений от тебя никто требовать не станет, что очень удобно. Дау?
– Да?
– Если сейчас этого не сделаю, то с ума сойду.
Она одной рукой держится за небольшую боковую ветку, а другой отстегивает плащ.
– Брошу его на стену. Так меньше шансов пропороть ногу, если я промахнусь.
Ливаун передает мне сумку, расстегивает юбку и перешагивает через нее.
– Постарайся перебросить ее через стену, а то меня посадят в тюрьму за то, что я хожу голышом.
В ее голосе нет даже намека на дрожь. Эта женщина ничего не боится. Я по-прежнему считаю ее немного чокнутой, хотя и хотел бы быть таким же храбрым.
Вешаю сумку на плечо.
– Как насчет плаща?
– Если смогу, сниму его с той стороны. Если нет, то пусть здесь и висит. Может, до нашего возвращения его никто не заметит.
