Обостренно воспринимал громкие звуки. Стук экипажей казался ему громоподобным и раздражал: «Он приводил меня в бешенство». Политикой не занимался, но считал, что не все законы совершенны. Возмущался грубым и даже жестоким обращением некоторых собственников со своими слугами. Об одном из них он писал: «Люди поднимают нос перед ним, потому что он лакей, а я не знаю никого, чья душа была бы чище и благороднее его души». Любил простор, из-за чего избегал лодочных прогулок: «Тесное пространство лодки тяготит меня, я люблю движение, моя любимая форма прогулки – пешком и в одиночестве, люблю ходить вольно, где хочу, погружаться в мечты и обдумывать свои сочинения».
Певица Мариинского театра Медея Ивановна Фигнер в воспоминаниях о пребывании Петра Ильича в имении Лобынское Тульской губернии писала: «Петр Ильич очень любил простор деревни, часами проводил на балконе, любуясь ширью полей и лугов».
Не любил фотографироваться: «Это для меня настоящая пытка, я не умею позировать, у меня в мускулах появляются судороги, и на фотографии выражение лица получается хищное и кровожадное». Во время шторма на море обнаружил у себя ценную особенность: он не был подвержен морской качке. При переезде через океан, когда почти все пассажиры и даже многие из команды судна испытывали головокружение и тошноту и лежали на палубе, он спокойно сидел в каюте. Его вестибулярный аппарат был устойчив. Чайковский с самого детства был набожным. «Я молюсь Богу, хоть не знаю, кто он, где он, не знаю, что он есть, но до меня доходит голос Божьей правды, я вдумываюсь в свою жизнь и вижу в ней перст Божий, который указывает мне путь и оберегает от бедствий, – писал он Надежде Филаретовне. – Почему Всевышний оберегает меня, я не знаю, Бог все свои творения любит одинаково, но меня он хранит, и я проливаю слезы благодарности за его милость ко мне».
Любвеобильное сердце Петра Ильича не выносило чужих страданий. Получив известие о гибели Александра II, был настолько поражен, что, по его словам, «едва сам не заболел». Прочитав о том, как Жанна д’Арк умоляла палачей не сжигать ее, а отсечь голову, он записал в дневнике: «Я страшно разревелся». Близко к сердцу принял смерть Николая Григорьевича Рубинштейна в марте 1881 года: «Слезы душили меня от утраты Николая Григорьевича, смутные мысли бродили в голове по поводу исчезновения хороших людей и неразрешимых для ума вопросов о смерти и смысле жизни». Без конца, почти в каждом письме к Надежде Филаретовне благодарил ее за материальную помощь: «Мне стыдно, что я злоупотребляю Вашей дружбой и добротой. Мне стыдно, что я наделен Вами всеми благами свободного человека и жалуюсь на тяжесть труда, от которой Вы хотите меня избавить». Установил для себя строгий и четкий распорядок дня, от которого почти никогда не отступал. Это была эпилептическая черта его характера. С годами менялся его внешний облик и направление его мыслей, он постепенно избавлялся от застенчивости, нерешительности и зажатости, становился более раскованным и общительным, но до конца своих дней оставался эмоциональным, склонным к слезливости. Его друг Ларош позже писал: «Чайковский 60-х годов и 80-х – это два разных человека, хоть 20 лет – не очень большой период жизни». Чайковский за это время из бледного худощавого юноши превратился в осанистого интеллигентного мужчину. Он по-прежнему обезоруживал всех своей добротой, мягкостью и деликатностью.
Немецкий философ Артур Шопенгауэр (1788–1860) писал: «Человек не может выйти за пределы своего сознания и соприкоснуться с миром». Чайковский не только соприкасался с миром, он брал от него то, что необходимо было для его творчества. Не имея медицинского образования, разбирался в медицинских вопросах, лечил себя водными процедурами вместо лекарств. На вопрос Надежды Филаретовны, почему воспитанник Модеста Коля Конради – глухонемой, дает медицински грамотный ответ: «Его отец женат был на родной племяннице, а дети, рожденные от близких людей, имеют аномалии». Подметил еще одну генетическую черту: «У гениальных людей почти не бывает гениальных детей: у Моцарта и Гёте дети были полуидиотами».
Петр Ильич подчинялся не только голосу своего разума, но и голосу своего сердца и всегда жертвовал собой ради блага других людей. Задолго до своей кончины стал беспокоиться о судьбе своего слуги Алексея Ивановича Софронова (1859–1925). Он пишет Надежде Филаретовне: «Если я умру, возьмите к себе Алешу, он хороший человек и будет Вам полезен». Но его благодетельница дала ему разумный совет: «Умереть мы с Вами успеем, давайте лучше думать о жизни». Когда Алексей был взят на военную службу, Петр Ильич тосковал и даже плакал.
Справедливость, которую оратор и доктор философии Марк Тулий Цицерон (105–43 до н.э.) считал «высшей добродетелью», была одной из основных черт характера Чайковского. Петр Ильич радовался не только своему благополучию и своим успехам, но и счастью близких ему людей. После знакомства брата Анатолия с дочерью московского фабриканта Коншина – Прасковьей Владимировной (1864–1940) Петр Ильич пишет Надежде Филаретовне: «Я получил письмо от Анатолия, дышащее такой полнотой счастья, что и мне стало весело на душе». Вскоре Анатолий женился, и его брак был прочным и счастливым.
Свадебное путешествие молодожены провели в марте 1882 года во Флоренции, где находился и Петр Ильич. А в следующем году у них родилась дочь Тата. Прасковье Владимировне Чайковский посвятил Вторую сюиту (1883 г.). Он любил детей, и они любили его. Особую привязанность обнаружил к маленькой дочери Анатолия Тате и к своему племяннику (сын сестры) Бобу – Владимиру Львовичу Давыдову (1871–1906). Любовь к нему доходила до обожания, он всегда хотел видеть его рядом с собой. Мальчик был очень красив, и Чайковский писал: «Моя любовь к чудо-малышу все растет, у него тонкая натура, богатая симпатичностью». В 1881 году Петр Ильич писал в дневнике: «Боб меня с ума сводит своей прелестью. С ним я занимаюсь на качелях, забираюсь на крышу. Куда только не заберешься ради этого ангела. Играю с ним в “секрет”, гуляю в саду, читаю басни Крылова, играю ему детские песенки и кадрили. Если нет работы, то начинаю жаждать Боба. Страх, как я его люблю».
Петр Ильич был чрезвычайно восприимчив ко всем звукам окружающего мира, которые в его голове превращались в ритмичную музыку. Они меняли свой оттенок в зависимости от его душевного состояния. «В моих сочинениях выражена вся моя русская душа», – писал он в дневнике. До конца своих дней Петр Ильич сохранил основные благородные черты своей личности, заложенные природой, их не изменило даже тяжелое нервно-психическое расстройство (аффект-эпилепсия). Он остался, по словам Лароша, «воплощением светлых сторон человечества».
Глава 8
Заграничные поездки
Благодаря материальной помощи Надежды Филаретовны Чайковский много раз выезжал за границу, сначала в качестве туриста, а позже со своими концертами, как композитор. Во время поездок он имел возможность не только увидеть достопримечательности тех мест, которые посещал, но и услышать отзывы публики на свои концерты. После душевных потрясений, связанных с женитьбой и попыткой на самоубийство, Петр Ильич по совету Надежды Филаретовны в начале декабря 1877 года прибыл в Париж и был потрясен его красотой. «Я хожу пешком, все осматриваю. Что за чудный город, здесь много интересного, – восторгался он, осматривая его достопримечательности, – Берлин жалок по сравнению с ним».
