По поводу расстройства своей нервной системы он решил посоветоваться с местным доктором Аршамболом. Удивился, что тот не спросил, чем он занимается и «от чего нервен», но поинтересовался, откуда приехал. Узнав, что из России, заметил, что климат там суров и неблагоприятен для здоровья. Видимо, никаких конкретных рекомендаций доктор не дал, т. к. Петр Ильич написал Надежде Филаретовне: «Я в недоумении, нужно ли следовать советам такого доктора?» Она посоветовала ему лечиться «водами»: «Я не люблю докторов, особенно знаменитых, так как убедилась в их шарлатанстве». После Парижа Петр Ильич отправился в Сан-Ремо, где находился около месяца. «Я гулял один среди торжественной тишины леса и вдыхал запах цветов. Эти минуты ни с чем не сравнимы, – писал он друзьям. – Но я поклонник русской природы. Как меня тянет в Россию!»
Чайковский не переставал восхищаться Италией: «Как она прекрасна! Я удивляюсь, как люди не тонут в море впечатлений?» 10 февраля 1878 года Чайковский прибыл во Флоренцию, гулял в одиночестве, осматривал город. Друзьям писал: «Город симпатичный, много памятников старины, но мне ненавистны люди, которые всю жизнь хотят находиться за границей из-за того, что в России меньше комфорта». Много интересного увидел в Риме. Был в Ватикане, «видел я там Сикстинскую капеллу, фрески. Но для жизни я предпочел бы Флоренцию, это чудное и сладкое сновидение».
В марте 1878 отдыхал в Кларенсе. В начале 1879 года он снова посетил Париж и снова поражался его своеобразной архитектуре. «Это самый чудный город из всех существующих городов, здесь изящество и комфорт». Из европейских городов на него произвел неизгладимое впечатление Неаполь. Он снял виллу в живописном месте, удаленном от городской суеты. Друзьям пишет, что наслаждается «несравненным зрелищем», которое открывается из его окон: «Сидишь, смотришь, и хочется смотреть без конца. Во время захода солнца картина до того божественна, что я плакал от счастья». И это несмотря на то, что Неаполь был ему менее приятен, чем Рим и Флоренция. Из его окна был виден Везувий. В то же время он сетовал на то, что эта необыкновенно красивая панорама отвлекает его от работы: «Чтобы написать оперу, нужно углубиться в себя и забыть окружающее, а в Неаполе я не мог позволить себе этого, так как не мог оторваться от окна». Он очень глубоко чувствовал и воспринимал красоту окружающего мир и писал восторженные письма с выражением глубокой благодарности той женщине, которой был обязан «счастливыми часами и днями, ради которых забываешь горестные стороны жизни».
На юге Европы Петра Ильича восхищало все – и стройные кипарисы, и роскошные пальмы, и прозрачные волны моря. Но это все было чужое, и он, созерцая эти прелестные картины, с тоской вспоминал русское раздолье, крик петуха на рассвете и лай собак во дворах. «Как начинается весна, так меня влечет домой, в нашу бедную, но бесконечно милую Родину». Южная природа в Европе была настолько классической, что создавалось впечатление ее неестественности. Из Неаполя он пишет Надежде Филаретове: «Чувствую, что Неаполь будет отвлекать меня от работы. Ведь не даром этот город не принес никаких услуг ни науке, ни искусству. А многие считают, что Неаполь нужно увидеть и умереть».
Пребывание в Неаполе «омрачала дороговизна и недобросовестность держателей гостиниц и отелей». Ему предъявили громадные счета для оплаты, которые вдвое превышали сумму, указанную в договоре. Из-за этого он вынужден был покинуть снятую им виллу. «Мне жалко было виллы, но я рад был выбраться из вертепа разбойников, которые наделали мне массу неприятностей. Но при созерцании красоты Неаполя, моря и Везувия неприятные эпизоды канули в пучину забвения».
Он перебрался в другой отель, менее роскошный, но не дорогой, «хоть вид и не так обширен, но там я чувствую себя спокойнее». Он не отказал себе в желании посмотреть на Везувий вблизи и пишет в одном из писем: «Был я на Капри, поднялся на фуникулере на Везувий, был на самом краю кратера. Лава, которая излилась прошлой ночью, еще не остыла, и держится серный запах». В каждом письме он пишет, что яркая красота Неаполя не дает возможности заниматься творческой работой, так как целыми часами «невозможно оторваться от окна, глядя на чудное синее море, на Везувий и на всю эту несравненную красоту». Из-за этого он решил сократить срок пребывания в Неаполе, хоть и считал, что «Неаполь способствует вдохновению». Кроме красивой природы его отвлекали и звуки города: «Ни на одну минуту не смолкают шарманки, они доводят меня до отчаяния. На улицах много нищих, которые пристают, показывают свои раны и язвы».
Из-за границы Петр Ильич регулярно писал Надежде Филаретовне о своих впечатлениях и своих занятиях: «Я еду в Венецию и Флоренцию, – писал он в одном из писем, – у меня проснулось вдохновение к сочинительству. Кажется, муза снова ко мне благоволит, и источник вдохновения не угас. Родная моя, спасибо Вам за всё». Из Флоренции он писал своей благодетельнице: «Город симпатичный, много ландышей и памятников старины. Я спокоен, здоров и счастлив и ни минуты не забываю, кому обязан этим».
В Сорренто Петр Ильич был три дня и тоже был очарован его красотой: «Я думаю в будущем году провести здесь несколько недель в то время, когда зацветут лимонные и апельсиновые деревья и когда отовсюду будет нестись запах цветов». После этого турне он заявил, что «почувствовал себя бодрее, сильнее физически и морально». В марте 1879 года вернулся в Россию в день репетиции оперы «Евгений Онегин» в Московском Малом театре.
Будучи в России, Чайковский работал над оперой «Орлеанская дева», которую окончил в 1879 году, написал несколько симфоний и вокальных произведений. В конце 1879 года он посетил Рим. Остановился в комфортабельной гостинице, из окна которой обозревал город. Ему понравилось, что рядом не было соседей и окна выходили на солнечную сторону. «Рим полон разнообразия, – пишет он друзьям, – и занятия музыкой в голову не идут. А что за чудные голоса у итальянцев! Я не скучаю в Риме, но полноту счастья можно получить только в деревне».
Перед самым Новым 1880 годом, 30 декабря 1879 года, будучи в Риме, Чайковский получил известие о плохом состоянии здоровья отца: «Он говорит невнятно, плохо понимает обращенную к нему речь, что-то ловит руками». Петр Ильич готовился вернуться в Россию, чтобы застать отца в живых, но получил из Петербурга известие о его смерти. Илья Петрович умер 11 января 1880 года на 85-м году жизни от сердечно-сосудистых расстройств. Петр Ильич по возвращении увидел только его могилу, которую долго орошал слезами.
В следующую поездку за границу Петр Ильич снова посетил Неаполь, где наслаждался «его ослепительной красотой: «Я в безумном восторге, мне показалось, что я попал в сказочную страну, но с тоской думаю о России. Я люблю русскую речь, русский язык, русский склад ума, русского человека и русские обычаи». Во Флоренции восхищался тем, что там избыток солнца, воздуха и его любимых фиалок. «Жизнь во Флоренции – это чудесное и сладкое сновидение. Я под лучезарным небом Италии, – писал Петр Ильич друзьям, – но мысленно представляю себя под другим небом, не таким лучезарным, но родным». При воспоминании о России у него всегда тоскливо сжималось сердце. Ностальгию чаще всего испытывают русские люди, попавшие за границу на длительное время, и в основном мужчины, женщины быстрее адаптируются к новой обстановке.
