Надежда Филаретовна, узнав о такой самоотверженности Петра Ильича Чайковского, пишет ему: «У Вас сострадательное отношение ко всем страждущим в ущерб себе». Петр Ильич по возможности опекал и своих родных. Несколько недель находился за границей с племянницей Таней (дочь сестры Чайковского Александры Ильиничны), страдавшей наркотической зависимостью. Поместил ее в клинику знаменитого французского психиатра Шарко, где ее лечили постепенным снижением доз морфия и заменой его другими лекарствами. И он жил из-за нее в Париже несколько недель. «Таня удерживает меня в Париже, – писал он друзьям в 27 февраля 1884 г. – Я взял ответственность за нее на себя, но хочу скорее вернуться домой. А где мой дом? – спрашивал он себя. – Скорее всего, это Каменка, но нет в их доме покоя и счастья».
Таня выписана была из клиники с улучшением. Нашла жениха, родила внебрачного сына Жоржика, которого усыновил бездетный брат Чайковского Николай Ильич. Жених Тани оказался непорядочным человеком, приходил к ней в нетрезвом состоянии, устраивал скандалы. И она от брака с ним отказалась. Петр Ильич свободные минуты посвящал ей: развлекал чтением книг или игрой на фортепиано. Сожалел, что она губит себя наркотиками. Надежде Филаретовне писал: «Она очень красива, одарена способностями, хорошо поет, играет на фортепиано, но постоянно хандрит. У нее скучный вид и недовольство всем. Мне очень жаль ее». Таня жила не долго. Она скончалась на балу Дворянского собрания 21 января 1887 года в возрасте 24 лет от передозировки морфия.
Будучи в Харькове, Петр Ильич узнал, что один из кларнетистов Харьковского оркестра Феофан Панченко болен и находится в больнице, навестил его и помог, сколько сумел, из своего тощего кармана. Работая в Московской консерватории, выручал из затруднительного положения друзей. С трудом добился возвращения на работу в Консерваторию бывшего ее директора (1881–1883) Губерта Николая Альбертовича (1840–1888). По этому поводу он обращался за поддержкой к одному из самых влиятельных директоров Русского музыкального общества – Николаю Александровичу Алексееву (в будущем Московский городской голова (1885–1893)). Губерт был восстановлен, но вскоре умер. Инспектором в консерватории с 1889 по 1914 г. стала его жена Губерт Александра Ивановна. В 1874 году Петр Ильич сделал своим стипендиатом (т.е. стал платить за обучение), как указывалось выше, учащегося Московской консерватории Литвинова Александра Александровича (1861–1933), в будущем скрипач, дирижер оркестра Большого театра в Москве.
Чтобы поддержать кандидатуру на директорство своего бывшего талантливого ученика Танеева Сергея Ивановича (1856–1915), Чайковский снова вошел в число директоров Русского музыкального общества и стал работать в классе свободного сочинительства, приезжая на службу один раз в месяц для проверки работ учащихся. Танеев занимал пост директора Московской консерватории с 1885 по 1889 г., а в дальнейшем был дирижером. Дружил с Чайковским больше 25 лет, участвовал в создании Дома-музея Чайковского в Клину, подготовил к изданию многие его музыкальные сочинения. Чайковский при своей жизни посвятил ему фантазию «Франческа да Римини».
Петр Ильич постоянно изыскивал талантливых детей. Из Каменки писал Надежде Филаретовне: «Я нашел музыкальный талант у дочери священника, поместил в консерваторию, добился для нее бесплатного места в приюте». У 15-летнего сына одного служащего в Каменке обнаружил «дарование в живописи» и поручил брату Анатолию поместить его в Училище ваяния и зодчества. Но содержание его отцу оказалось не по карману, и Чайковский просит Надежду Филаретовну приютить его у себя: «Я думаю, что из него выйдет толк». Но у нее свободных комнат не нашлось, и она предложила оплачивать его съемную квартиру.
У 8-летнего сына Сахарного завода Петр Ильич обнаружил музыкальный талант: «Он играет с листа и импровизирует, он вундеркинд в полном смысле, я хочу отправить его в Смелу для обучения». В середине 80-х годов Чайковский, снимая дачу в Майданове, обнаружил, что дети крестьян и дворовых людей неграмотны. Он пишет Надежде Филаретовне: «Там дети неприкаянные. У меня сердце сжимается от жалости к ним». И он начинает хлопотать об открытии для них школы, вкладывает часть своих средств. 20 января 1886 года школа в Майданово с помощью местной администрации и духовенства была открыта.
У друга Чайковского Германа Августовича Лароша временами появлялась апатия, когда он переставал посещать службу в консерватории и целыми днями лежал в постели. «К сожалению, он не обходится без постороннего толчка. Ему нужна нянька, и эту роль я взял на себя». Чайковский стал приезжать к нему на два часа в день, чтобы записывать с его слов статью о Моцарте, которую вскоре опубликовал.
Один из приятелей Чайковского, скрипач Котек, страдавший чахоткой, находился в Швейцарии. Там его состояние в 1884 году ухудшилось до такой степени, что врачи посчитали его безнадежным. По просьбе Котека Петр Ильич спешит к нему, чтобы облегчить его страдания. «Мысль о том, что Котек доживает последние дни один среди чужих людей, была мучительной для меня. К нему приближается смерть, как я ее ненавижу». Не мог сострадательный Чайковский видеть, как на его глазах агонизирует близкий ему человек, который очень хотел жить, и он посвятил себя уходу за ним, уехал только после вызова по музыкальным делам. Через несколько дней после его отъезда Котек скончался. «Смерть Котека произвела на меня удручающее впечатление», – написал Петр Ильич друзьям. Посетив в Петербурге престарелого отца, Петр Ильич не мог без слез смотреть, что силы его «клонятся к упадку». «Я смотрел на его исхудавшее лицо, тусклый взгляд, и сердце сжималось от мысли о его близком конце», – писал он одному из братьев.
Петр Ильич был удручен тем, что преданный ему слуга Алексей Иванович Софронов (1859–1925), который служил у него с 1871 года, с трудом выносит тяготы солдатской службы. Переписывается с ним. В одном из писем пишет: «Голубчик мой Леня! Получил сегодня утром письмо от тебя. И радостно, и грустно было читать. Радостно потому, что получил известие от тебя, а грустно потому, что тоскую по тебе. Вернусь с прогулки, вижу, тебя нет в комнате, и грустно становится, и слезы душат меня. Я от тебя никогда не отвыкну и с нетерпением буду ждать того дня, когда ты вернешься. Все постыло от того, что тебя нет». Петр Ильич навестил Алексея в казарме и, увидев его исхудавшего и печального, плакал вместе с ним. Выхлопотал ему отпуск у начальника, который был поклонником творчества Чайковского. Новый слуга Петра Ильича был нерасторопным, не знал его привычек, и ему самому пришлось наводить порядок в шкафу и на столе, самому составлять меню обеда. Надежде Филаретовне он писал: «Я не привык обходиться без Алексея, при нем каждая бумага была на своем месте, а теперь я совершенно потерян. Он знал мои привычки, был полезен в нужное время». После двух лет службы Алексей был комиссован из-за близорукости и вернулся к Чайковскому. Нашел себе невесту – мастерицу одного модного магазина, женился, а через год Петр Ильич уже стал крестным отцом его сына Егорки.
До конца своих дней Петр Ильич заботился о ком-то, опекал, оберегал, оказывал бескорыстно посильную помощь, за что заслужил любовь и уважение всех, кто его знал.
Глава 12
Скитальческая жизнь
Великий русский композитор почти до конца своих дней не имел собственного угла, скитался по чужим или жил из милости у родственников. Будучи в Петербурге, жил то у отца, то у его брата, то у друзей. С переездом в Москву жил при консерватории, потом его приютила у себя сестра Александра Ильинична Давыдова в поселке «Каменка» Чигиринского уезда Киевской губернии. Ему предоставили небольшой домик из трех комнат с террасой. Там он жил со своим неизменным слугой Алексеем. Ему нравился степной воздух и степной простор. Он много гулял в одиночестве, до обеда работал – сочинял музыкальные произведения, после обеда иногда ходил на рыбалку, но охоту не любил, так как должен был проливать чью-то кровь. По вечерам играл в вист. Очень серьезно относился к игре, радовался, как ребенок, если выигрывал, и огорчался, если проигрывал. Долго не мог заснуть, все думал: «И зачем это я с червей пошел, надо было с пик». В Каменке он жил почти постоянно более 15 лет, периодически выезжая за границу или в имения Надежды Филаретовны по ее приглашению. Несколько раз отдыхал по 3–4 недели в летнее время в имении «Браилово» в Каменец-Подольской губернии. Петр Ильич считал его «райским уголком». Там был большой дом, комфортно обставленный, много музыкальных инструментов. При доме – большой парк с клумбами цветов. К его услугам были кареты и лошади в конюшне. Его обслуживал только один камердинер. «Блюда на столе появлялись, как по волшебству, наверно, и в раю нет такой жизни», – писал Петр Ильич в дневнике. Во дворе была купальня, которой он пользовался ежедневно. Все обитатели дома выезжали за границу, и он был там один, иногда брал с собой слугу Алексея. В доме была полная тишина, необходимая ему для творчества. Три комнаты в доме были в его полном распоряжении. Каждая комната поражала комфортом: диваны, стулья, инкрустированные столики, декоративные вазы, статуэтки, музыкальные инструменты.
