– И я тоже! – неожиданно громко и яростно рявкнул парень.
Настя уже знала, как он умеет орать и рявкать. Поэтому не сильно удивилась. Как не удивилась и тому, что он сказал. Из просмотренных сериалов, большая часть которых была криминальной направленности, она знала, что все воры и преступники так говорят, все они изображают невинных, даже если их ловят с поличным. Вот и он так же поступает…
– Эх… – Настя горько вздохнула. Значит, парень закоренелый преступник. И крышу он себе облюбовал для жительства не потому, что такой оригинал, а чтобы без всяких помех выходить на преступную дорожку…
Но спасать хотелось всех – и плохих, и хороших. Ведь не от сладкой жизни этот мальчишка решил стать вором! А ещё отказывался, когда она его к разбойникам причислила…
Настя вытащила носовой платок и стёрла кровь с лица бедолаги.
– Как тебя зовут? – спросила она. – Меня – Настя.
– Генка, – бросил парнишка, отшатываясь от Насти, которая попыталась заодно убрать с его лица ещё и разводы грязи.
– Пойдём, – потянула его за руку Настя.
– Куда? – дёрнулся тот. – К твоему дяде-охраннику?
– К кому? – удивилась Настя. Про придуманного сурового дядю она уже забыла. Но вовремя спохватилась: – А-а, нет, не к нему. Пойдём ко мне домой. Тебе надо умыться. И посмотреть, как там тебе досталось-то, сильно?
Она говорила и уверенно тащила за собой Генку. Тот сначала послушно шёл за ней, наверное, поддавшись потоку её слов. Но во дворе, на опустевшей детской площадке вдруг остановился как вкопанный. И отбросил от себя руку Насти, которая тут же попыталась снова тащить его за собой.
– Слушай, чего тебе надо, а? – с болью в голосе прошипел Генка. – На фига я тебе сдался? Ты чего – благотворительная сестра милосердия? Или в специальном божественном пансионе учишься – где оценки ставят за добрые дела?
– Нет… – опешила Настя. – Мне просто… Просто… Просто тебя жалко.
– А не хрена меня жалеть! – Генка плюхнулся на мокрую скамейку – ему, в его перепачканной одежде, было уже совершенно всё равно.
– Ну так четверо на одного – это нечестно… – пролепетала Настя. Ей становилось стыдно – и это было ужасно. Чем больше было стыда, тем быстрее она теряла уверенность в себе…
– А тебе-то такое дело? Иди своей дорогой, сопи себе в две дырочки.
– Ну а ты-то как? Без дома, без друзей же плохо…
– Это мои проблемы. Или ты собралась со мной дружбу водить? Я тебе, может, понравился? Так вот это всё фигня! – Генка дёрнул Настю за рукав, и она упала на скамейку рядом с ним. – Отстань ты от меня, Настя. Не буду я с тобой дружить, и помощи мне твоей не надо. Ты мне поможешь – и буду я тебе обязан. А оно мне на фиг не сдалось! Не хочу я к убогой прибиваться.
Услышав слово «убогая», Настя похолодела. Вода со скамейки, которую только что поливал дождь, сквозь джинсы пробралась к её ногам. Но это была такая ерунда в сравнении с тем, что Генка моментально вычислил её. Убогая! Это видно невооружённым глазом. Несчастное забитое создание, которое всех боится и с которым никто не считается… Вот оно в чём дело! Значит, никакая ни смелость, ни решительность в этом не помогают. Хоть ты горы сверни, а раз человек по жизни несчастный лузер – это каждый сразу видит. Увидел и Генка…
– А по мне разве видно, что я какая-то там неудачница? – как можно более независимо поинтересовалась Настя. Хотя на самом деле ей хотелось просто выть от обиды.
– Конечно, – хмыкнул Генка. – Видно, что одета ты как третьеклассница, шмотки у тебя детские и дешёвые. Глянь на свою куртейку. И вся такая зачуханная, пришибленная. Вон, горбишься как. Нормальные девки во каких моделей из себя строят – на хромой козе к ним не подкатишь. А ты… Что с тебя взять. И такой ты и останешься, с детства неудачницей. А меня достал мир лузеров.
Дурацкое слово «лузер», которое произнесли, имея в виду её, как будто стукнуло Настю по лбу мерзкой, зашлёпанной трупами мух мухобойкой. Она даже дёрнулась, стараясь побороть обиду и отвращение. Очень, очень Насте не хотелось быть несчастной неудачницей…
А Генка тем временем продолжал. Но только зачем он говорил Насте всё это? Не нуждается в помощи – и до свидания. Мог бы идти, как он сам предлагал Насте, своей дорогой. Но он почему-то остался и теперь выступал:
– Я хочу выбраться из него и как-то подняться в жизни. Лузеров терпеть не могу! Моя мать вышла за такого – за папашу моего. Как я его ненавижу!.. А мать дура, просто дура. Видела же, что отец с молодости был забулдыгой. И всё равно… Говорит такая: «Мы из простых, поэтому надо выходить замуж за ровню себе!» А её тогда любил другой парень. Типа того мажор, как тогда говорили. Знаешь, какая у моей матери фигура? Как у Мерилин Монро! И вообще она была вся из себя красотка. Мажор за ней так ухаживал – как в кино! Могла бы бросить наш чахлый район и жила бы себе в пентхаусе, владела фирмой, тусовалась бы по клубам… А она папашу моего выбрала – потому что он такой простой, родной, понятный. И к тому же пропадает человек – с детства знакомый, из соседнего подъезда. Жалко. Вышла за него. И всё от пьянки его спасала. А папаша пил себе и пил, буянил так, что мы с ней по ночам от него в одних пижамах и тапках по улице бегали. Мать его спасала, а он её за собой тянул и тянул в своё алкашное болото, топил и топил. И затопил – она тоже стала пить. А папаше сейчас и дела нет. Он с другой тёткой теперь пьёт. А мать в одиночку. Тоску заливает… И как живём мы с ней в жутком пролетарском районе с видом на канализационные отстойники, так и будем жить, пока не сдохнем… А я так не хочу. Мне в люди выбиться надо. Шагнуть выше этого грёбаного болота. Так что и ты со своей убогой жалостью не приставай, поняла?
Настя опешила. Она совсем не была уверена сейчас, что собиралась дружить с этим странным типом.
– Почему? – спросила она несмело. – Ведь мы-то не пьём. Мы дети.
Генка махнул рукой и поднялся со скамейки.
– Мать говорит, – с болью в голосе произнёс он, – что тот, у кого характер слабый, ну – характер неуспешного человека, страдальца, – тот и другого, если и он такой же слабак, за собой в неуспешность потянет. Так и будут эти бесхарактерные, как они с отцом, в дерьме барахтаться и друг друга за это ненавидеть. Так что не надо мне таких друзей, уж извини. Пока. Желаю удачи. А вор я или не вор – какая тебе разница?
С этими словами Генка развернулся и быстро пошёл вон со двора.
Настя не стала его догонять. Она стояла и плакала. Капли дождя смешивались с её слезами, и, добавляя друг другу скорости, они стремительно стекали с её лица под воротник. Это было неприятно. Но Настя терпела. Потому что слова Генки, который пытался пробиться в люди таким замысловатым способом, были в сто раз неприятнее.
Как можно пытаться искать работу в таком раздрызганном состоянии? Конечно, Настя отправилась домой. Сменила мокрую одежду на сухую, тоже, кстати, совсем детскую, только домашнюю, устроилась перед телевизором и долго тупо щёлкала пультом, перебирая программы и ни на какой не останавливаясь.
