Правнуки и праправнуки
Дочь Бориса Михайловича Энгельгардта и Лидии Михайловны Андриевской Татьяна Андриевская (в замужестве Фабрициева) родилась в 1931 году. С ней и связаны мои самые большие (в части биографий) открытия.
В 2009 году нашёл я в Интернете прочитал рассказ Татьяны Фабрициевой о том, что ей посчастливилось за пять дней побывать в 12 городах «Золотого кольца» Привела она и своё стихотворение «Золотое кольцо», написанное ещё до этой поездки. Ухватившись за эту ниточку, я продолжил поиски и нашёл ссылку на её книгу «Странички из дневника. 1934–1941». Кроме того, узнал, что Татьяна Борисовна хранит две тетради своей матери Лидии Андриевской: синюю с её стихотворениями и красную – дневник, в котором часто упоминается Ахматова и другие известные как в то время, так и сейчас люди.
В начале 1942 года от голода умерли Борис Энгельгардт и Лидия Андриевская, отец и мать, и десятилетняя Таня осиротела. Дальше она рассказывает сама:
«Я оказалась в семье Зелениных. Через двадцать дней умер и дядя Коля. Но его вдова Татьяна Евгеньевна, имея своих двоих детей, не побоялась взять к себе и меня – абсолютно больного, страшного, вшивого ребенка. До сентября мы жили в блокадном Ленинграде».
Что больше всего меня поразило, так это воспоминания Татьяны о блокадном быте. Подумать только, дочь репрессированного, рафинированного интеллигента, вряд ли сочувствовавшего Советской власти, была абсолютно советской девочкой. Она была всего на четыре года моложе меня, и я хорошо представляю образ мыслей и чувств советских подростков того времени. Вот несколько строк из воспоминаний Тани:
«Война началась для меня… 22 июня 1941 года… Мама уехала за город, снимать дачу, а мы с папой собирались на воскресную прогулку и, вдруг, это страшное слово – Война!., мамины ученики и старшие братья осаждали военкоматы, стремясь записаться добровольцами, и очень огорчались, что их не брали по малолетству. Многие из них добились своего, но так и не вернулись обратно… Голод наступал всё сильнее… В ноябре не стало света. На Невском, как замершие мамонты застыли обледеневшие троллейбусы. Исчезли кошки… В декабре ударили сильные морозы, не было света и, вечерами мы сидели при коптилке. Исчезла вода, нечем стало мыться, кое-как растапливали снег. К воздушным налётам присоединился несмолкаемый гул канонады, артобстрелы не прекращались ни на минуту, но город жил, несмотря на то, что по улицам тянулись вереницы саночек, везущих мертвецов.
В декабре нормы выдачи хлеба опять урезали: на детскую карточку давали 100 грамм, на рабочую 300, служащим 250. Варили студень из столярного клея, придумывали что-то ещё.
Вечерами по тёмным улицам двигались призрачные точки фосфорных значков, которые прикрепляли к одежде, чтобы в темноте не налететь друг на друга. 15 ноября мне исполнилось десять лет, и мне тоже подарили такую блямбу…
Спасала меня новая школа… в нашем дворе. Уж не знаю, какие люди и как устраивали нам детям ежедневные обеды, но каждый день приползали мы в школу и получали по тарелке горячего грибного супа с перловкой в течение целого месяца. Думаю, что своей жизнью я обязана этим грибам и людям, отдавшим их детям…
А для меня началась новая жизнь. Меня удочерила замечательная женщина, Татьяна Евгеньевна Зеленина, дальняя мамина родственница. Удочерила, невзирая на то, что уже имела двоих детей и тяжелобольного мужа, умиравшего от язвы в клинике (её муж Николай Зеленин умер в конце февраля 1942 года). Она взяла меня тяжелобольную, вшивую, страдающую от высокой температуры и цинги, вылечила, выходила и даже сохранила мои косы, невзирая на почти полное отсутствие воды. Много позже, когда она вторично спасла меня от тяжелейшей пневмонии, я стала называть её мамой… Моя приёмная мать, чтобы иметь рабочую карточку, работала дворником… ей надо было одной поднимать нас троих. Не раз в течение месяца она ходила через весь город на донорский пункт сдавать кровь и паёк приносила нам, отвозила умерших на Охтинское кладбище…
Мы с братом и сестрой пилили, кололи и таскали дрова, топили печку и… прижавшись к чуть тёплому кафелю, пели наши любимые песни: «Любимый город», «Спят курганы тёмные»…» Друга я никогда не забуду, если с ним повстречался в Москве»…
В конце июля всю нашу семью вывезли на самолёте «Дуглас» в Москву (московские ермоловские родственники обратились лично к Молотову с просьбой вывезти из блокадного Ленинграда потомков великой актрисы, в том числе и семью Зелениных. Вместе с вдовой и детьми Николая Зеленина в Москву вывезли и Татьяну Борисовну).
Москва встретила нас солнцем и вкусным завтраком в аэропорту. Так в августе 1942 года закончилась для нас блокада…
Сейчас о блокаде пишут по-разному. Больше о предательстве, каннибализме, насилии. Но мне с этим не пришлось столкнуться. А за себя и своих сверстников я твёрдо могу сказать, что в самые тяжёлые блокадные дни мы не сомневались в победе, мы гордились тем, что живём в таком героическом городе и не представляли себе, что он мог быть сдан. Слишком дорогая цена была заплачена. Наверное, было в городе и мародёрство и предательство, но мне повезло: вокруг меня были замечательные люди, отзывчивые, честные, настоящие труженики, не жалевшие жизни для спасения города. Не все они дожили до Победы, вечная им память и слава!»
Окончив школу в столице, в 1949 году Татьяна Борисовна вернулась в Ленинград и поступила в санитарно-гигиенический медицинский институт. А жила в семье писателя Всеволода Васильевича Успенского, маминого однокашника.
«Он и его брат Лев Успенский, тоже писатель, но более известный, были учениками моего папы. Нас в этой семье было пять девок – кроме меня две родные дочери и две племянницы…
– А как вы оказались в Кандалакше?
– По окончании института приехали с мужем по распределению. Но было и желание. Хотелось посмотреть эти места. Я знала, что папа отбывал ссылку где-то на севере, но где точно – мне было неизвестно. Лишь потом узнала, что он был арестован по делу Академии наук и отправлен на строительство Беломорско-Балтийского канала. А первое упоминание о нем появилось лишь в Большом энциклопедическом словаре, вышедшем в 1975 году.
Поначалу мы жили в Зеленоборском, я работала в бактериологической лаборатории СЭС, муж – главврачом. Кандалакша мне не очень понравилась, а вот Зеленый Бор был необычайно красивым посёлком. Жизнь в нём кипела, тогда строилась Княжегубская ГЭС, и там было полно приезжих ленинградцев».
Но с первым мужем Татьяне Борисовне пришлось расстаться, а второй – Евгений – в 1961 году увёз ее в город. Фабрициев – коренной кандалакшанин, был следователем прокуратуры. Сейчас его уже нет в живых. В Кандалакше Татьяна Борисовна также работала в санэпидемстанции, заведовала бактериологической лабораторией. А на заслуженный отдых ушла в 2003 году, когда ей исполнилось 72 года.
