Спор о том, кто был автором Декрета о земле, был решён самой жизнью. Но справедливости ради нужно было бы отметить, что эсеры взяли его идею из «Писем» Энгельгардта, ибо до него в печати никто задачу ликвидации помещиков, как класса, не ставил. Возможно, сыграло свою роль и то обстоятельство, что оба сына Энгельгардта были революционерами, причём старший (он умер в 1915 году, не дожив до революции всего два года) принадлежал к радикальному крылу эсеров. Но и младший тоже был сторонником общинного владения землёй.
И ещё одно соображение в пользу общинного хозяйствования выдвигает Энгельгардт: крестьян много, а хороших хозяев между ними мало. (Тут, как и везде, видна правильность кривой нормального распределения Гаусса.) Множество есть таких людей, которые хотя и способны работать, но «не любят хозяйства. Душа его к хозяйству не лежит, не любит он его, а интересуется чем-нибудь совсем другим». Или так называемые деревенские дурачки, вроде того, который не может научиться рубить дрова: «Иногда и хорошо рубит, но большей частью никак не может разрубить трехаршинное бревно – думает в это время, должно быть, о чем-нибудь другом – на три равные полена: то отрубит бревно в пол-аршина, то в три вершка, то в два аршина – все дрова перепортит».
«Если, с одной стороны, возьмем дурачка, который не может нарубить дров, а с другой – отличного мужика-хозяина, у которого всякое дело спорится, который может загадывать работу на огромную артель, то между этими двумя крайностями существует бесчисленное множество степеней. Если, с одной стороны, полные дурачки редки, то немногим менее редки и особенно замечательные хозяева. Преобладают средние люди, и в числе их наибольший контингент составляют люди, механически выучившиеся, вследствие постоянного упражнения с малолетства, более или менее хорошо работать, неспособные единично вести самостоятельное хозяйство, а способные работать только под чужим загадом, под чужим руководством… Положительно можно сказать, что деревня и общинное владение землёй спасают многих малоспособных к хозяйству от окончательного разорения… Если крестьяне не перейдут к артельному хозяйству и будут хозяйничать каждый двор в одиночку, то и при обилии земли между земледельцами-крестьянами будут и безземельные, и батраки». А Энгельгардт хорошо понимал, что может произойти для страны из-за такого расслоения вчера ещё единого крестьянского общества, какими кровавыми делами это может обернуться. Он нашел и опровержение широко распространённого мнения, будто только при единоличном хозяйствовании дело родителей будут продолжать их дети:
«Человеку так свойственно желать, чтобы дело рук его продолжалось, жалко подумать, что всё должно разрушиться после его смерти… А между тем, перейди моё хозяйство в руки общины, артельно, сообща ведущей хозяйство, оно продолжало бы процветать и развиваться… И посмотрите, где у нас сохраняется хороший скот, – в монастырях, только в монастырях, где ведется общинное хозяйство».
Энгельгардт, когда писал эти строки, с грустью думал о том, что и его дети не станут продолжателями дела отца.
И вот здесь-то, в деле становления спасительного для страны артельного хозяйствования, и могла бы, считал Энгельгардт, сыграть решающую роль действительно болеющая за Россию часть интеллигенции; образцом для неё могла бы стать «союзная» деревня, которую он назвал «Счастливым Уголком»:
Однако, чтобы сыграть эту роль, таким интеллигентам нужно было совершить подлинный жизненный подвиг: «Но для этого нужно уметь работать, нужно уметь работать так, как умеет работать земледелец-мужик… чтобы хозяин-мужик согласился нанять тебя в батраки и дал бы ту же цену, какую он дает батраку из мужиков… Несут же – должны нести – интеллигентные люди солдатскую службу наравне с мужиком… при добром желании сделаться земледельцем, при неустанной работе здоровый, сильный, ловкий, неглупый человек из интеллигентного класса может в два года приобрести качество среднего работника из мужиков».
Здесь нужен подвиг не одиночки, а целых сообществ таких патриотов России на деле: ведь «жить-то в деревне кто теперь захочет – нужда разве заставит. Каждому хочется жить в обществе своих, цивилизованных людей и иметь возможность дать детям образование. Люди из интеллигентного класса тогда только будут жить по деревням, когда они станут соединяться и образовывать деревни из интеллигентных людей».
А каким громадным шагом в деле подъёма страны стало бы такое движение!
«Такие общины интеллигентных земледельцев будут служить лучшими образцами для крестьянских общин».
Да и для самих интеллигентов, полагал Энгельгардт, переезд в деревню и работа на земле были бы спасением. Ведь он сам, только переехав в деревню и занявшись хозяйством, «впервые стал понимать, что кроме настоящей жизни существует в воображении нашем (всех людей интеллигентного класса… совершенно цельное, но фальшивое представление, так что человек за этим миражом совсем-таки не видит действительности».
Энгельгардт был тогда, видимо, единственным в России мыслителем, который сознавал этот органический порок интеллигентского сознания, то есть принципиально неправильное восприятие окружающего мира. Здесь речь идет, конечно, не вообще о работниках умственного труда, не о врачах, инженерах или педагогах, а о носителях интеллигентского миропонимания, о том «малом народе», который противопоставил себя кормившему его «большому народу» и стремился перестроить Россию на западный образец. И он претендовал на то, чтобы руководить презираемым «большим народом» и просвещать его по своему разумению. Метания интеллигенции того времени хорошо известны, и к ней Энгельгардт обращает свой призыв:
«Те интеллигенты, которые пойдут на землю, найдут в ней себе счастье, спокойствие. Тяжёл труд земледельца, но лёгок хлеб, добытый своими руками… А это ли не счастье? Когда некрасовские мужики, отыскивающие на Руси счастливца, набредут на интеллигента, сидящего на земле, на интеллигентную деревню, то тут-то они вот и услышат: мы счастливы, нам хорошо жить на Руси!..
Наконец, земля должна привлечь интеллигентных людей, потому что земля дает свободу, независимость, а это такое благо, которое выкупает все тягости тяжёлого земледельческого труда… Великое дело предстоит интеллигентным людям. Земля ждёт их, и место найдётся для всех».
Очень важно ещё одно замечание Энгельгардта: чтобы артель интеллигентных земледельцев процветала, её должен возглавлять умный руководитель, не только умеющий выполнить любую крестьянскую работу, но и могущий при необходимости во всём идти впереди, воздействовать на других силой личного примера, – это главный признак русского понимания роли руководителя. На молотьбе у Энгельгардта работала «артель из 8 молодцов под командой ловкого, сильного и умного малого, который лениться никому не давал и во всей работе сам шёл впереди».
Мало быть идейным человеком, «двадцатипятитысячником» и т. п., надо знать дело, понимать труд людей и уметь его организовать, быть во всём главном, в загаде впереди всех, быть для всех высшим авторитетом не в силу должности, а по праву лучшего специалиста. Выращивание таких артельных хозяев – первая задача и хозяйств, и государства.
