При ближайшем рассмотрении оказывается, что тёмный и неграмотный русский мужик в смысле хозяйства оказывается более просвещённым земледельцем, чем патентованные агрономы «Руси», начитавшиеся французских книжек.
«Я сел на хозяйство в 1871 году и, смею думать, достаточно подготовленный научно. Теперь, прохозяйствовав одиннадцать лет, доведя хозяйство моё, по его производительности, до блестящего состояния, я говорю, что в общем разделяю воззрения мужика на хозяйство. Я считаю, что хозяйственные воззрения мужика, в главных своих основаниях, чрезвычайно рациональны, если смотреть на дело с точки зрения общей, государственной пользы.
Если мы посмотрим на частные хозяйства, ведущие свое дело рационально, достигшие большой доходности, то мы увидим всегда, что… для себя эти хозяйства рациональны, но для общего хозяйства страны они не имеют смысла. Возьмём, например, хозяйство, в котором разведён отлично молочный скот, дающий огромный доход. Уход за скотом образцовый, сено заготовляется самого раннего закоса, скот летом подкармливается травой и пр. и пр.». Но «мужик, оставляющий свою траву подрасти, чтобы было побольше сена, поступает рациональнее, если мы посмотрим с точки зрения общей пользы для хозяйства страны. Точно так же с этой точки зрения может быть более рациональным, когда мужик приготовляет топлёное русское масло, сухой творог с маслом по-русски и пр. и пр. Точно так же и воззрения мужика на общую систему хозяйства страны, его экстенсивная система хозяйствования разумнее интенсивной системы «Руси» с виллевскими туками».
Энгельгардт напоминает об одном своём опыте: он посеял рожь на давно запущенном участке земли и получил урожай сам-13, то есть вдвое больший, чем на обычных крестьянских полях.
«А сколько у нас таких пустошей стоят непроизводительными в одной только Смоленской губернии!», а в это время земства и «Русь» ставят вопрос об искусственных удобрениях, чтобы крестьяне с их маленькими наделами могли получать достаточно хлеба.
«Однако что за бессмыслица такая! Огромные пространства земель, которые могут дать превосходные урожаи хлеба, доходящие до сам-13, чего и с виллевскими туками не достигнешь, мы оставим пустовать… а сами засядем на маленькие кусочки земли и будем их удобрять виллевскими туками, в выгодности которых даже сама «Русь» сомневается.
Огромные пространства пустошей стоят непроизводительными, и пустоши эти владельцы готовы продать дёшево… Вместо того чтобы помочь жаждущим земли, затеснённым на своих наделах крестьянам скупать пустующие земли, с которых они, распахав, могут выбрать суммы, могущие с лихвою покрыть уплаченные за землю деньги, предлагают организовать кредит на искусственные удобрения! Этому «Русь» сочувствует, это она считает правильной постановкой вопроса. Что угодно, какие хотите делайте глупости, только не затрагивайте вопроса о малоземелье!
Нет, пусть земля останется пустовать, а мы устроим кредит на виллевские туки. Ну, а если мужик, взяв деньги в кредит, не найдет пользы в виллевских туках, чем же он тогда платиться будет? Что же, у него тогда за долг последний надел отобрать?..
Я в моих статьях много раз уже указывал на… необходимость изменить систему хозяйства в нечерноземной полосе… В противоположность агрономам «Руси»… я, на основании научных соображений, на основании многолетней практики, в один голос с мужиком говорю, что мы должны… вести экстенсивное хозяйство, расширяться по поверхности, распахивать пустующие земли. Я утверждаю, что это единственное средство поднять наше упавшее хозяйство, единственное средство извлечь те богатства, которые теперь лежат втуне. Итак как сделать всё это может только мужик, так как будущность у нас имеет только общинное мужицкое хозяйство, то все старания должны быть употреблены, чтобы эти пустующие земли пришли к мужику. Этого требует благо страны, благо всех… Расширение обрабатываемых земель позволит, не увеличивая много посевы хлебов, выделить площади под травы – клевер, тимофеевку, и это дало бы громадное увеличение производительности сельского хозяйства».
Как известно, герой романа «Анна Каренина» Лёвин (высказывавший мысли автора – Льва Толстого) в то же самое время пришёл к выводу о том, что России подходит только экстенсивная система земледелия, которая позволила нашему народу освоить огромные пространства от Балтики до Тихого океана. Энгельгардт обосновывает этот вывод научно: нежное сено из рано скошенной травы, конечно, хорошо, но «нелепо было бы, если бы мы все так убирали сено, потому что задача наша на севере производить как можно более клетчатки, производить массу корма, которую мы можем сдобрить концентрированными кормами, привезёнными с юга: хлебом, жмыхами и т. п. Барин, убирающий траву в полном соку, поступает менее рационально (для общей экономии страны), чем мужик, который растит траву, чтобы иметь большую массу сена. Точно так же для общей экономии рациональнее было бы, если бы готовилось из молока, по русскому способу, топлёное масло, которое употребляли бы все с кашей, чем если бы готовилось парижское масло». И, конечно, для страны выгоднее, чтобы земли не пустовали, но на всём их пространстве находились бы в культурном состоянии.
Не следует думать, что экстенсивное хозяйство – это отсталость, а интенсивное – прогресс. И экстенсивное хозяйство надо вести правильно, не хищнически. Не отрицаются при этом и искусственные удобрения, но только они должны играть вспомогательную роль, а главным удобрением всё-таки останется навоз. Да и при самом экстенсивном хозяйстве на отдельных участках применяется интенсивная система, например, на огородах, где культурный слой порой достигает глубины в метр и более. Крестьяне, арендуя землю у помещика, вывозят к себе урожай и вместе с ним питательные вещества из почвы, которые остаются в его хозяйстве, так что помещичьи земли теряли плодородие, а крестьянские его накапливали.
Отстаивая ту систему земледелия, которая, по его убеждению, наиболее подходила России, Энгельгардт ратовал и за создание русской агрономической науки:
«Я глубоко убеждён, что наше хозяйство не скоро подвинется, если не явятся люди, которые, будучи теоретически подготовлены, займутся им на практике. Выработанные естествознанием истины неизменны, космополитичны, составляют всеобщее достояние, но применение их к хозяйству есть дело чисто местное. Растение живет точно так же в России, как и в Англии, и здесь, и там оно требует, например, для своего развития фосфорной кислоты; кость как в России, так и в Англии состоит из фосфорнокислой извести; в каком-нибудь сельце Сикорщине можно точно так же, как и в Эльдене, вывести кукурузу в водном растворе; но когда дело идёт о практическом применении костного удобрения или о возделывании пшеницы, то не всегда можно применить те способы, которые употребляются в Англии или Германии. Естественные науки не имеют отечества, но агрономия, как наука прикладная, чужда космополитизма. Нет химии русской, английской или немецкой, есть только общая всему свету химия, но агрономия может быть русская, или английская, или немецкая. Конечно, я не хочу этим сказать, чтобы мы не могли ничего заимствовать по части агрономии из Германии, но ограничиваться одною западною агрономией нельзя. Мы должны создать свою, русскую агрономическую науку, и создать её могут только совместные усилия учёных и практиков, между которыми необходимы практики, теоретически подготовленные. Нельзя себе представить, чтобы теоретик, профессор академии… вполне удалённый от хозяйственной практики, мог создать систему хозяйства для известной местности. И точно так же трудно ожидать этого от практика, идущего вперёд ощупью. Между чистыми практиками и теоретиками-учёными, из которых одни работают по данным приемам в самих хозяйствах, а другие занимаются в лабораториях разработкою агрономических вопросов, должны существовать, в качестве связующего звена, люди, способные понять учёные труды теоретиков и в то же время занимающиеся практикою…»
