Трудно сказать, каков был вклад станции в дело подъёма края в годы индустриализации и коллективизации. Но она продолжала работать.
В 1941 году началась Великая Отечественная война. Смоленская область вскоре была оккупирована немцами. Вряд ли станция при немцах продолжала плодотворно работать.
Но Германия была разгромлена, страна постепенно восстанавливала свою мощь. Станция возобновила работу, однако уже в другом населённом пункте. Батищево снова стало рядовой деревней. В ней были построены две фермы, большой зерноток, мельница, водокачка, магазин. И всё это функционировало до начала 1990-х годов. Это был период медленного выздоровления.
С началом либеральных реформ все эти производственные и социальные объекты были разрушены. Это был период регресса.
С момента начала реформ прошло 25 лет. Из них 15 лет – при новой власти. В стране кое-где восстанавливается производство, появляются и новые предприятия, отмечаются достижения в ряде сфер народной жизни. Но в Батищеве разруха продолжается, её земли не обрабатываются и зарастают лесом. В самой деревне остались лишь два десятка пенсионеров. Это, выражаясь языком чиновников Пенсионного фонда, период дожития.
Не повезло Энгельгардту: из его прямых потомков не выжил практически никто. Существовавшая почти 400 лет деревня, которую он прославил, тоже дышит на ладан.
Дождётся ли Батищево своего возрождения и жизни, достойной памяти своего прежнего знаменитого владельца?
Глава 34. Подведение итогов (Эпилог)
Полтора века – срок достаточный для оценки вклада того или иного деятеля прошлого в сокровищницу народного опыта. Энгельгардт достойно потрудился на благо родной страны, оставил наиболее достоверное изображение жизни пореформенной сельской России, поставил самые злободневные вопросы дальнейшего развития русского села, да и всей страны, попытался заглянуть в её будущее. Насколько оправдались его предвидения?
Сейчас можно сказать, что он оказался во многом пророком, хотя некоторые его предсказания осуществились в непредвиденной форме.
Как и предсказывал Энгельгардт, помещичье землевладение действительно не имело будущего. Оно падало ещё до революции, а после неё кануло в Лету вместе с помещиками и с отжившим самодержавно-бюрократическим строем. Утверждения, будто советский агропромышленный генералитет представлял собой новый класс помещиков, нередко встречающиеся в средствах массовой информации, безосновательны. Председатель колхоза или директор совхоза, лишившись должности, теряли и все связанные с нею привилегии и, следовательно, оказывались лишь временно управляющими хозяйством, по-современному – менеджерами. А новые помещики в современной России либо занимаются хищнической эксплуатацией земли (часто с привозной рабочей силой), совсем не думая о том, как будут жить крестьяне, оставшиеся и без земли, и без работы. Либо вообще не используют доставшуюся им землю, оставляют её необработанной, рассматривая её только как объект для вложения капитала для последующей перепродажи, когда она подорожает.
Не стало становым хребтом сельского хозяйства России и кулачество. Реформа Столыпина в целом потерпела крах. А кулаки, выделившиеся было из общины на «отруба», ещё после Февральской революции в большинстве своём вынуждены были вернуться в общину. А в процессе коллективизации кулачество было ликвидировано, как класс.
Не стал ключевой фигурой российского села и фермер-одиночка. Ни до революции, ни перед коллективизацией, ни в послесоветское время, даже в тот краткий период, когда на него вроде бы была сделана «демократами» основная ставка. И до сих пор фермеры производят лишь 3 процента от общего объёма сельскохозяйственной продукции России.
Не смогла удовлетворить потребностей страны в продовольствии и обычная русская деревня крестьян-индивидуалистов-общинников. Расслоение её на кулаков, середняков и бедняков (и даже безземельных батраков) шло быстрыми темпами. «Аграрные беспорядки», поджоги или захват крестьянами помещичьих имений начались на рубеже XIX–XX веков, о чём можно прочитать в упоминавшейся выше книге князя Трубецкого «Минувшее». В целом, ещё до революции 1917 года можно было говорить о далеко зашедшем «раскрестьянивании» села. После Гражданской воины деревня стала в основном середняцкой, но скоро расслоение возобновилось, с фронта домой возвращались красноармейцы, многие из них – раненые, искалеченные, и часто заставали своё хозяйство разорённым, семью обнищавшей, лишившейся и коровы, и лошади. Зато кулаки разбогатели, «прибарахлились», обменивая еду на вещи голодающих горожан. У них в домах появились трюмо и даже фортепиано, как у бывших помещиков. Кулаки становились громадной экономической и политической силой на селе, и требованием бедноты стало раскулачивание мироедов. Кулаки были выселены и лишились своей силы в ходе коллективизации. И всё равно деревня общинников-единоличников не могла дать ни нужного стране количества продовольствия, ни рабочей силы для ставшей необходимостью индустриализации.
Коллективизация села стала неизбежной, но прошла она не так, как мыслилась Энгельгардтом, – не постепенно, с воздействием на сомневающихся силой примера большей производительности и лучшей жизни, а по директиве сверху, принудительно, да еще во многом по схеме еврейского кибуца, с большими «перегибами», с трагедиями для тысяч и тысяч семей крестьян.
Деревня интеллигентных крестьян не получилась, во всяком случае та, о какой мечтал Энгельгардт. Прослойка интеллигенции в селе возникла, но это не были интеллигенты города, захотевшие стать мужиками. Если не считать посланных из города двадцатипятитысячников и других организаторов коллективного хозяйства вроде шолоховского Давыдова, сельская интеллигенция образовалась в основном из детей крестьянина, окончивших вузы и техникумы в городах. Вернувшись в село, они не стали «интеллигентными мужиками», а образовали привилегированную прослойку специалистов и конторских работников, и лишь постольку, поскольку они обзаводились личным подсобным хозяйством и дома вели такой же образ жизни, как и рядовые колхозники и работники совхозов, их можно отнести к крестьянству. Больше отвечают задумке Энгельгардта посёлки фермеров-кооператоров, где действительно трудятся на земле по большей части интеллигенты, пришедшие из городов. Но, во-первых, они в большинстве своём используют труд наёмных работников, современных батраков. А, во-вторых, это пока, действительно, ещё только слабые ростки, и дадут ли им укрепиться, пока неясно.
Вместо власти Советов в СССР установилась Советская власть, а это совсем разные системы власти. Точнее, власть Советов существовала в стране лишь в 20-е годы, когда избиратели давали наказы своим депутатам, и, если те наказы не выполняли, – их могли отозвать. Как люди более грамотные, кулаки занимали в Советах преимущественное положение. После «года великого перелома» (1929-го) в СССР сложилась Советская власть – строго централизованное государство, опиравшееся во всё большей степени на чиновничество. Господствующей прослойкой в обществе стал руководимый партией «партийно-хозяйственный актив», пронизывающий все структуры власти снизу доверху. Но при этом существовала и система советов, тоже руководимая партией. Но это были выборные органы, хотя и руководившие местным хозяйством, всё же скорее органы совещательные, помогавшие своими советами партийно-хозяйственной номенклатуре.
