Действительно, хлеб стал дорожать, вывоз увеличился, прошлую осень цены на хлеб поднялись выше весенних, хлеб пошёл за границу шибко, всё везут да везут, едва успевают намолачивать. К зиме рожь поднялась у нас с 6 рублей на 9. Но так как урожай третьего года был очень хороший, прошлого года изрядный, картофель, яровое и травы уродились хорошо, зимние заработки были порядочные, то и нынешней весной, несмотря на высокую цену хлеба – хотя это были только цветочки! – скот всё еще не падал в цене, мужик был дорог и на лето не закабалялся. А хлеб всё везут да везут и всё мимо, к немцу. Но вот стали доходить слухи, что там-то хлеб плох, там-то жук поел, там саранча, там муха, там выгорело, там отмокло – неурожай, голод! И у нас тоже ржи оказался недород, яровое плохо, травы из рук вон, сена назапасили мало, уборка хлеба плохая. А старого хлеба нет – к немцу ушёл.
Начали молотить, отсеялись. «Новь» – самое дешёвое время для хлеба, а хлеб не то чтобы дешеветь, всё дорожает, быстро поднялся до неслыханной цены – 12 рублей за четверть ржи в «новь». Ржаная мука поднялась до 1 рубля 60 копеек за пуд. А тут ещё корму умаление – скот стал дешеветь, говядина 1 рубль 50 копеек за пуд, дешевле ржаной муки. Нет хлеба – ешь говядину.
Вот вам и неурожай у немца! Вот и требование сильное! Вот и цены большие! Вот и много денег от немца забрали! Радуйтесь!»
Энгельгардт хорошо понимал, кто именно вывозил хлеб за границу:
«Конечно, мужики хлеба не продавали. У мужика не только нет лишнего хлеба на продажу, но и для себя не хватит, а если у кого из богачей и есть излишек, так и он притулился, ждёт, что будет дальше. Хлеб продавали паны, но много ли из этих денег разошлось внутри, потрачено на хозяйство, на дело. Мужик продаст хлеба, так он деньги тут же на хозяйство потратит. А пан продаст хлеб и деньги тут же за море переведёт, потому что пан пьёт вино заморское, любит бабу заморскую, носит шелки заморские и магарыч (процент) за долги платит за море. Хлеб ушёл за море, а теперь кусать нечего. Хорошо, как своим хлебом, хоть и пушным, перебьёмся, а как совсем его не хватит и придётся его у немца в долг брать! Купить-то ведь не на что. А в Поволжье народ, слышно, с голоду пухнуть зачал».
Это письмо, девятое по счёту, Энгельгардт закончил писать 17 декабря 1880 года. Он ещё доживёт до самого страшного в России XIX века голода 1891–1892 годов, но не напишет об этом. Последнее опубликованное в «Отечественных записках» одиннадцатое письмо написано 14 декабря 1881 года. Но после убийства народовольцами в 1881 году царя Александра II правительство разгромило народнические организации, усилило контроль над всеми сторонами жизни общества, в частности, надзор цензуры (и закрыло «Отечественные записки»), и заключительное, двенадцатое письмо было написано только в 1887 году, а напечатано в «Вестнике Европы» уже после смерти автора.
Итак, и либеральная, и славянофильская печать твердила об экспорте хлеба как о якобы общегосударственном, общенародном деле. А Энгельгардт показывал, что в действительности речь идет о корыстном интересе помещиков-экспортёров, причем чаще всего доходы от продажи зерна шли на их паразитическое потребление, а вырученная на пот и кровь крестьянства валюта уплывала обратно за рубеж.
Но куда же смотрела власть, которая (как всякая власть) утверждала, что главная её забота – о благосостоянии народа, и почему она не обуздала этих паразитов-помещиков? Оказывается, сама же власть и стимулировала экспорт хлеба (не говоря уж о том, что и состояла она преимущественно из крупных помещиков). Ведь часть выручки от экспорта (хотя бы в виде вывозных пошлин) шла в казну. Кстати говоря, с отменой крепостного права с помещиков была снята обязанность заботиться о прокормлении их бывших крепостных крестьян, которая и раньше чаще всего не соблюдалась, но хотя бы формально значилась.
Так вот, при Николае I основой русской финансовой системы был серебряный рубль, и западные банкиры, стремившиеся перевести все финансовые операции в мире на золото, были бессильны подчинить своей власти Россию. Но после смерти отца Александр II, воспитанный в либеральном духе, подчинился требованию тузов мирового финансового капитала и провёл, в числе других «великих реформ», ряд мер по подготовке России к введению золотой валюты («Золотой удавки», как определял эти путы уже знакомый нам Сергей Шарапов). Ну, а для того, чтобы обеспечить беспрепятственный размен бумажных кредитных рублей на золото (в чём были особенно заинтересованы западные инвесторы и банкиры, чтобы без помех вывозить за рубеж золото, полученное в результате обмена полученной в России прибыли в рублях), надо было накопить запас этого самого благородного металла. Такая задача и была поставлена перед Вышнеградским. Энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона беспристрастно рисует, как она решалась:
«Ни один из бывших в России министров финансов не начинал своей деятельности при таких благоприятных условиях, как И.А. Вышнеградский. В 1887 году был огромный, небывалый урожай в России и плохой в Европе. Вывоз хлеба достиг пределов, до тех пор неслыханных… Установление выгодного торгового баланса достигалось двумя далеко не безопасными путями. Во-первых, всевозможным поощрением к усилению хлебного вывоза, для чего правительство воспользовалось, между прочим, правом установления железнодорожных тарифов и чему косвенно способствовало усиленное взыскание недоимок и податей, вынуждавшее крестьян к спешной продаже хлебных запасов; во-вторых, восстановлением препятствий к увеличению ввоза».
Конечно, не нужно быть математиком (а министр им был и даже впоследствии стал почётным академиком), чтобы сообразить, что больше продавать и меньше покупать – значит оставаться в выигрыше, это знает каждая домашняя хозяйка. И все пять лет пребывания Вышнеградского на посту министра сальдо торгового баланса в пользу России возрастало. Но достигалось это за счёт двух мер. Во-первых, удешевления доставки зерна по железной дороге, причём частным железнодорожным компаниям казна (то есть, в конечном счёте, те же мужики) платила компенсацию за сниженные тарифы. Во-вторых, наезда чиновничьего аппарата на крестьян с целью принудить их продавать хлеб (в период, когда цена на него самая низкая), чтобы заплатить подати и погасить недоимки.
«Достижение такого высокого перевеса вывоза над ввозом дало возможность не только вполне покрывать заграничные платежи по металлическим займам, но и приобретать покупкою золото для увеличения металлического фонда».
Ну вот, казалось, Россия разбогатеет. И проценты по займам заплатила, и золотишка прикупила, чтобы было чем в скором будущем обменивать на звонкую монету рубли, заработанные в России иностранными инвесторами. Но, увы, дело кончилось конфузом и большим ущербом и для казны, и для народа:
«Блестящая внешняя финансовая сторона деятельности Вышнеградского далеко, однако, не находилась в соответствии с экономическим состоянием населения. Первый сильный неурожай привёл всю эту систему к несостоятельности. Быстрое усиление податного бремени и энергичные приёмы взыскания как текущих платежей, так и недоимок по уже отменённым сборам, привели к крайнему напряжению податных сил крестьянского населения. Бедственный 1891 год обнаружил глубокое оскудение крестьянства на значительном пространстве России и потребовал экстренных мер со стороны финансового управления, в виде затраты 161 миллиона рублей на продовольствие голодающих. Превратив, в предшествовавшие годы, свободные ресурсы казначейства и государственного банка в запасы золота, не имеющего обращения на внутреннем рынке, правительство оказалось вынужденным прибегнуть к временному выпуску кредитных билетов на 150 миллионов рублей».
