Едва сдерживая гнев, Энгельгардт пишет об учёных, специалистах и журналистах, которые изыскивали возможности увеличения экспорта хлеба за счет дальнейшего ухудшения питания большей части народа:
«Почему русскому мужику должно оставаться только необходимое, чтобы кое-как упасти душу, почему же и ему, как американцу, не есть хоть в праздники ветчину, баранину, яблочные пироги? Нет, оказывается, что русскому мужику достаточно и чёрного ржаного хлеба, да ещё с сивцом, звонцом, костерём и всякой дрянью, которую нельзя отправить к немцу. Да, нашлись молодцы, которым кажется, что русский мужик и ржаного хлеба не стоит, что ему следует питаться картофелем. Так, г. Родионов («Земледельческая газета», 1880 г., стр. 701) предлагает приготовлять хлеб из ржаной муки с примесью картофеля и говорит: «Если вместо кислого чёрного хлеба из одной ржаной муки масса сельских обывателей станет потреблять хлеб, приготовленный из смеси ржаной муки с картофелем, по способу, мною сообщённому, то половинное количество ржи может пойти за границу для поддержания нашего кредитного рубля без ущерба народному продовольствию». И это печатается в «Земледельческой газете», издаваемой учёными агрономами. Я понимаю, что можно советовать и культуру кукурузы, и культуру картофеля; чем более разнообразия в культуре, тем лучше, если каждому плоду назначено своё место: одно человеку, другое скотине. Понимаю, что в несчастные голодные годы можно указывать и на разные суррогаты: на хлеб с кукурузой, с картофелем, пожалуй, даже на корневища пырея и т. п. Но тут не то. Тут всё дело к тому направлено, чтобы конкурировать с Америкой, чтобы поддерживать наш кредитный рубль (и дался же им этот рубль). Точно он какое божество, которому и человека в жертву следует приносить. Ради этого хотят кормить мужика вместо хлеба картофелем, завёрнутым в хлеб, да еще уверяют, что это будет без ущерба народному продовольствию.
Пшеница – немцу, рожь – немцу, а своему мужику – картофель. Чёрному хлебу позавидовали!
Чистый, хороший ржаной хлеб – отличный питательный материал, говорил я, хотя и он всё-таки не может один удовлетворить при усиленной работе. Но ржаной хлеб удовлетворяет только взрослого, для детей же нужна иная нища, более нежная. Дети – всегда плотоядные. Корову мы кормим соломой и сеном, курицу – овсом, но телёнка поим молоком, цыплёнка кормим творогом. Начинает подрастать телёнок – мы не переводим его сразу с молока на солому и сено, но даём сначала сыворотку, сеяную овсяную муку, жмыхи, сено самое лучшее, нежное, первого закоса из сладких трав. Не скоро, только на третьем году, ставим мы телёнка на такой же корм, как и корову. Точно так же и цыплёнка мы кормим сначала яйцами, потом творогом, молочной кашей, крупой и, только когда он вырастет, – овсом. То же для человеческих детей следует. Взрослый человек может питаться растительной нищей и будет здоров, силён, будет работать отлично, если у него есть вдоволь хлеба, каши, сала. Детям же нужно молоко, яйца, мясо, бульон, хороший пшеничный крупитчатый хлеб, молочная каша. Кум первым делом дарит куме бараночек для крестника; баба-мамка заботится, чтобы было молоко и крупа ребенку на кашку; подрастающим детям нужна лучшая пища, чем взрослым: молоко, яйца, мясо, каша, хороший хлеб. Имеют ли дети русского земледельца такую пищу, какая им нужна? Нет, нет и нет. Дети питаются хуже, чем телята у хозяина, имеющего хороший скот. Смертность детей куда больше, чем смертность телят, и если бы у хозяина, имеющего хороший скот, смертность телят была так же велика, как смертность детей у мужика, то хозяйничать было бы невозможно. А мы хотим конкурировать с американцами, когда нашим детям нет белого хлеба даже в соску! Если бы матери питались лучше, если бы наша пшеница, которую ест немец, оставалась дома, то и дети росли бы лучше и не было бы такой смертности, не свирепствовали бы все эти тифы, скарлатины, дифтериты. Продавая немцу нашу пшеницу, мы продаём кровь нашу, т. е. мужицких детей. А мы для того, чтобы конкурировать с американцами, хотим, чтобы народ ел картофель – полукартофельный родионовский хлеб какой-то для этого изобрели. «Конь везёт не кнутом, а овсом», «молоко у коровы на языке». Первое хозяйственное правило: выгоднее хорошо кормить скот, чем худо, выгоднее удобрять землю, чем сеять на пустой. А относительно людей разве не то же? Государству разве не выгоднее поступать как хорошему хозяину? Разве голодные, дурно питающиеся люди могут конкурировать с сытыми? И что же это за наука, которая проповедует такие абсурды!»
Как ни фальсифицировали статистику, но и она показывала, что среднее душевое потребление хлеба в стране ниже нормы, необходимой для простого выживания. И, как следствие, оказывалось, что смертность в России, особенно детская, находилась на уровне африканских стран и была существенно выше, чем в Западной Европе. А средняя продолжительность жизни не доходила до 30 лет (у мужчин она составляла 27 лет).
«Радетели за народ» не замечали таких «тонкостей», как ухудшение питания большей части населения при росте экспорта хлеба, и зашевелились лишь тогда, когда оказались ущемленными также и их интересы:
«Цены на хлеб начали подниматься ещё с осени 1879 года, но пока ещё достаточно было хлеба в запасе от предыдущих годов, пока цены на хлеб росли только вследствие требования за границу, по мере того как возрастали цены на хлеб, возрастали цены на мясо и труд. Ещё весною 1880 года цены на скот и на мясо были очень высоки. Но возрастание цен на мясо испугало интеллигенцию, и посмотрите, что запели все газеты весной 1880 года, когда возвысились цены на мясо.
Все радовались в прошлом году, что у немца неурожай, что требование на хлеб большое, что цены на хлеб растут, что хлеб дорог. Да, радовались, что хлеб дорог, радовались, что дорог такой продукт, который потребляется всеми, без которого никому жить нельзя. Но как только поднялись цены на мясо, на чиновничий харч, посмотрите, как все возопили. Оно и понятно, своя рубашка к телу ближе. Радуются, когда дорог хлеб, продукт, потребляемый всеми. Печалуются, когда дорого мясо, продукт, потребляемый лишь немногими.
А между тем дёшев хлеб – дорого мясо, дорог труд – мужик благоденствует. Напротив, дорог хлеб – дёшево мясо, дёшев труд – мужик бедствует.
Интеллигентный человек живет не хлебом. Что значит в его бюджете расход на хлеб, что ему значит, что фунт хлеба на копейку, на две дороже? Ему не это важно, а важно, чтобы дёшево было мясо, дёшев был мужик, потому что ни один интеллигентный человек без мужика жить не может».
Можно ли было в подцензурной печати яснее сказать о противоречивости интересов мужика и барина-интеллигента, о корыстном интересе, классовом эгоизме «господ»? Одни старались этой противоречивости не замечать, другие, сознавая её, прямо выбирали свою выгоду, третьи лицемерно говорили о своей любви к крестьянам. А Энгельгардт, будучи сам помещиком, и в вопросе об экспорте хлеба в полный голос выразил взгляды подавляющего большинства угнетённой крестьянской массы. Более того, он, обходя цензурные рогатки, порой всего одной-двумя внешне безобидными фразами показывал антинародный, паразитический характер и помещиков, и охраняющего их государства, и прислуживавшей им армии специалистов и наёмных писак.
