С такой же меркой крестьяне подходили и к оплате труда «попов». Но те не лыком шиты и способны доказать, что и их поповский труд нелёгок и что они тоже недаром получают деньги. Вот как об этом рассказывал Энгельгардту знакомый дьякон:
«Какая ваша работа, – говорит мне один мужик, – только языком болтаете!» – «А ты поболтай-ка с моё!» – говорю я ему. – «Эка штука!» – «Хорошо, вот будем у тебя служить на николыцину, пока я буду ектенью да акафист читать, ты попробуй-ка языком по губам болтать». И что ж, сударь, ведь подлинно не выдержал! Я акафист-то настояще вычитываю, а сам поглядываю – лопочет. Лопотал, лопотал, да и перестал. Смеху-то что потом было, два стакана водки поднёс. «Заслужил, – говорит, – правда, что и ваша работа нелёгкая».
Знал дьякон, чем доказать мужику трудность своей работы!
«Поступая в новый приход, – рассказывал мне (Энгельгардту. – М.А.) один поп, – чтобы заслужить уважение, нужно с первого раза озадачить мужика: служить медленно, чтобы он устал стоять, чтобы ему надоело, чтобы он видел, что и наше дело нелёгкое, или накадить (то есть пустить дыма из кадила) побольше – нам-то с привычки, а он перхает».
Вернусь к труду священника. И от светских властных инстанций (государственных и земских) идут запросы: как изменилось за год благосостояние крестьян (подчас с подробным описанием каждого двора), сколько людей умерло, сколько народилось и пр. Должен он и сообщать власти о злонамеренных настроениях прихожан, их неприятии власти, даже если узнал о них на исповеди, хотя об этом не принято было говорить. Если человек при смерти, то именно священник должен его исповедать и причастить, и будь это хоть среди ночи, в мор или в пургу, он должен немедленно выехать к нуждающемуся в последнем напутствии (хотя по приезде иной раз оказывается, что этот «нуждающийся» жив и здоров, просто ему причаститься на дому удобнее, чем выстаивать службу в храме). Кроме того, и самый храм нужно содержать в порядке, проводить его ремонт и пр. Священник освобождён от уплаты податей, но не освобождён от подводной (от слова «подвода») повинности, приедет благочинный («надзорщик») – священник оплачивает его дорожные расходы. И работы по собственному хозяйству никто за священника не выполнит…
И за все эти труды (а здесь перечислена лишь часть их) – оплата часто мизерная: от казны она скудная: настоятелю храма хотя бы в том размере, чтобы не умереть с голоду – 140 рублей в год, а дьякону – 36, псаломщику и пономарю и вовсе 24 рубля. А ведь причетник (псаломщик, дьякон и т. д.) – единственный чтец-певец при богослужении в церкви. При этом, в причетники направлялись епархиальным начальством лица, окончившие как минимум несколько классов духовной семинарии, а то и полный курс, проведя в овладении наукой многие годы.
Мало того: это приходской нотариус, утверждающий действительность и время событий рождения, брака и смерти тысяч прихожан и от исправности и неисправности которого может зависеть многое, он – письмоводитель церковных актов. Да и не всем плата от казны полагается. Прихожане за требы платят копейки, да и то порой просит отсрочки уплаты до осени. При этом прихожане были недовольны завышенными, на их взгляд, запросами священно- и церковнослужителей.
Многие писали о несуразице в оплате труда духовенства. Самая обыкновенная кухарка, неграмотная деревенская баба, получала не менее 3–4 рублей в месяц жалования, имея при этом помещение, стол, чай, кофе и праздничные подарки. Самый последний мужик-работник, даже крепко выпивающий, получал 80–90 рублей в лето и опять же имеет помещение, стол, водочные подачки.
Напомню, что рассказывает Энгельгардт о доходах священников и причетников от треб:
«Не знаю, как в других местах, но у нас церквей множество, приходы маленькие, крестьяне бедные, поповские доходы ничтожны. Как невелики, по крайней мере у нас, поповские доходы, видно из того, какую низкую плату получают попы за службу. За совершение ежемесячно водосвятия на скотном дворе я плачу в год три рубля, следовательно, за каждый приезд попам приходится 25 копеек. Эти 25 копеек делятся на 9 частей… Священник получает четыре части, значит, 11 копеек; дьякон… пять ½ копейки, три дьячка по две ¾ копейки каждый. Таким образом, дьячок, приезжающий из села за семь вёрст, получает за это всего две ¾ копейки. Положим, что попы объедут за раз, в один день, три помещичьих дома и совершат три водосвятия, при этом им придется сделать 25 верст, то и при таких благоприятных условиях дьячок заработает 8 ¼ копейки, дьякон 16 ½ копейки и сам священник – 33 копейки… От крестьян попы, разумеется, получают более. У крестьян службы не совершаются ежемесячно, но два или три раза в год попы обходят все дворы. На Святой, например, попы обходят все дворы своего прихода и в каждом дворе совершают одну, две, четыре службы, смотря по состоянию крестьянина – «а рубль, на семь гривен, на полтинник, на двадцать копеек – это уж у самых бедняков, например, у бобылок, бобылей. Расчёт делается или тотчас, или по осени, если крестьянину нечем уплатить за службу на Святой… Разумеется, кроме денег получают ещё яйца и всю неделю, странствуя из деревни в деревню, кормятся. Так как службы совершаются быстро и в утро попы легко обойдут семь дворов (у нас это уже порядочная деревня), то на Святой ежедневный заработок порядочный, но всё-таки доход в сумме ничтожный». А ведь на взносы, пожертвования или платы за различные требоисправления фактически и должны были существовать священник и причетники (дьяконы, пономари, псаломщики), а также их семьи. «Понятно, что при таких скудных доходах попы существуют, главным образом, своим хозяйством, и потому если дьячок, например, плохой хозяин, то ему пропадать надо. Я заметил, что причетники, в особенности пожилые, всегда самые лучшие хозяева…».
При обилии занятий сельского священника им часто одолевала скука! В семинарии он изучал науки, не пригодившиеся в дальнейшем, в селе вёл жизнь уединённую. В приходе не было лиц, равных ни по умственному развитию, ни по нравственным потребностям. С крестьянами, кроме хозяйства, говорить ему не о чем. Богатые дворяне смотрели на священника свысока и говорили с ними всегда покровительственным тоном. Бедные же по умственному состоянию от простого мужика отличались немногим. Люди с университетским образованием смотрели на священника (а тем более на причетника) как на человека малообразованного и не могущего понять их высоких суждений. Днём дел у священника очень много, но иногда и целыми неделями не было никаких. Вечера и ночи свободны были практически всегда. Развлечений нет: священник, в отличие от университетского и иного светского образования, не обучался в семинарии ни музыке, ни рисованию, ни токарному или слесарному и тому подобному мастерству, и ему остается только читать. Но что читать? На приобретение книг средств не хватает. Священники обычно все-таки выписывали местную газету и ежемесячные «Епархиальные ведомости», – это чтение для души? И долгие зимние вечера священнику приходилось отдаваться абсолютнейшему безделью. (А где же занятия с детьми и прочие семейные радости?) Неудивительно, что многие исследователи отмечают: образ жизни деревенского священника мало отличался от крестьянского.
