Сильнейшие удары нанесли по духовной жизни народа Руси сначала ордынское нашествие, а затем Смута начала XVII века. После неё, когда образование в Московском государстве, а позднее и в Российском царстве оказалось в запустении, в духовной жизни российской элиты ведущее место занимают выходцы из Малороссии, где процветала Киево-Могилянская духовная академия, в которой преподавание велось на вполне европейском уровне. Студентов там учили не только греческому и латинскому языкам, но и стихосложению. Воспитанник этой академии Симеон Полоцкий стал ведущим писателем, поэтом, драматургом, театральным деятелем и воспитателем старших детей царя Алексея Михайловича. Далее начинается деятельность Петра I, с которой я начал в этой главе исторический обзор. Но здесь следовало бы сделать к сказанному небольшое добавление.
Петру нужны были образованные люди, каких он в Великороссии не нашёл. Поэтому он искал их среди украинцев. Во главе Церкви он поставил Стефана Яворского – вроде как местоблюстителя патриарха. Феофан Прокопович был ведущим идеологом, творцом «Духовного регламента». С Украины были взяты и митрополиты: Димитрий Ростовский (Туптало), Филофей (Лещинский) Тобольский и всея Сибири, как и его преемники на этой кафедре Иоанн (Максимович) и Павел (Конюскевич), и др. Вскоре украинцы становятся ведущими художниками, композиторами, важными государственными деятелями, вплоть до вторых, после императора или императрицы, лиц в государстве – канцлера и председателя комитета министров. Об этом подробнее говорится в моей статье «Всё об украинцах и Украине»
[6].
Значительной стала прослойка украинцев и в русском монашестве (в гораздо меньшей степени – в белом духовенстве). Евгений Поселянин как бы попутно сделал несколько метких замечаний на этот счёт:
Стефан Яворский «внёс с собою ту любовь к просвещению, которая составляла отличительную черту малорусского монашества…», но это просвещение, как мы увидим через несколько строк, украинцы, книжники и формалисты, понимали по-своему. В Великороссии были и архиереи, и священники – поборники просвещения, причём их отличало «горячее стремление к правде, правдолюбию и к праведности», но они не одобряли тех крутых мер, которыми Пётр ломал русскую жизнь. Немногие архиереи, как, например, Митрофан Воронежский, целиком поддерживали политику царя, направленную на возвышение России, и в то же время обличали его неправедные деяния, оскорбляющие чувства православных. Поэтому «при Петре, находившем мало сочувствия в северорусском духовенстве, архиереев на видные кафедры стали назначать большею частью из южнорусских монахов, которые были образованнее, живее и привычнее к Западу». При этом украинские епископы были поражены невежеством и великорусского народа, и великорусского духовенства. «Конечно, глубокое невежество духовенства было причиною такого положения дел в народе. Ведь народ этот был по-своему набожен, жаждал впечатлений духовных. Но никто не объяснял ему, в чём сущность веры».
И вот украинцы принялись за искоренение невежества русских:
«Если древнерусская школа грамотности, давая ученикам православное настроение, обучала лишь чтению, письму и нению, то Ростовская школа святителя Димитрия была шагом вперёд, давая изучение греческого и латинского языка, на котором писалась вся тогдашняя наука». Но так ли уж поможет рядовому священнику (не богослову), а тем более жаждущему постижения глубин веры мирянину знание этих иностранных языков? Надолго станут для учащихся бурсы и семинарии эти языки ненавистными предметами зубрёжки. Но сам Димитрий был праведник, аскет, нестяжатель, каких среди украинцев было немного (противоположного толка архиереи – Феофан Прокопович и его круг). К тому же велики были его заслуги как автора «Житий святых», оказавших огромное положительное влияние на всю православную Россию того времени.
А вот какие интересные процессы происходили в среде монашества:
«В одно время в (Троице-Сергиевой) Лавре была половина монашествующих великороссы, другая – малороссиян. Они образовали две партии, несочувствующие друг другу», более того, свидетельствующие о «неприязни двух народностей в составе троицкой братии…» Это разделение не ограничилось только братией Лавры, и оно сохранилось надолго.
Первым великорусским проповедником стал при дворе Елисаветы Петровны Гедеон Криновский, «чуждый риторичности киевских проповедников, манерности в мыслях и слове, ясный, простой, всем доступный, черпавший доказательства не из силлогизмов, а из сердца слушателей… Радостно было также слушателям слышать чисто русскую речь там, где раньше раздавался всегда сильный хохлацкий акцент». К тому времени «грубый деспотизм малороссов-монахов очень уронил это звание в глазах даровитейших студентов». Но особенно русский дух в богословии проявился в жизни епископа Воронежского Тихона и его шести книгах «Об истинном христианстве»: «… он менее всего наклонен был показывать фокусы богословской диалектики», которой часто «старались оживить богословие после вредного для него влияния мертвящего духа киевской схоластики…»
Но более всего развело русское и украинское духовенство отношение к государству. Идеал украинца – домик и вишнёвый садочек, идеал русского – могущественная Святая Русь. Украины – народ хозяйственный, русские – народ политический, что заметила даже чуждая русскому духу Екатерина II, сделавшая соответствующий выбор.
Но до падения Империи положение священников оставалось двойственным: живя за счет средств прихожан, они в то же время вынуждены были следить за населением, выполняя полицейские обязанности – рапортовать о волнениях в народе, составлять списки потенциальных рекрутов для армии и прочее.
В социальном плане статус священника был неопределённым. Получив классическо-богословскос образование в семинарии, он большую часть жизни проводил, как крестьянин, ибо, не обрабатывая надела, не мог прожить и не мог себе позволить нанимать батраков. Из-за полевых работ не оставалось времени для пастырских обязанностей, чтения литературы, духовного и интеллектуального роста. Недостаток средств заставлял взимать плату за требы, что в глазах крестьян делало священника мироедом, ибо по сравнению с большинством крестьян священник жил в лучшем доме и располагал большими средствами.
Ну, а беды и пороки, с которыми боролась Русская Церковь (особенно архиереи) от своего возникновения и до конца царской России оставались одни и те же: нищета и забитость крестьянства и сельского духовенства, пьянство, недостойное поведение в быту… (см. выше).
Глава 18. В тисках чиновничье-полицейской системы
Казалось бы, раз Энгельгардт не был ни председателем колхоза, ни директором совхоза, ни даже фермером или арендатором, а владел землёй как помещик, то ему никакой бюрократ не указ: хочешь – сей рожь, хочешь – персидскую ромашку, хочешь – паши землю, хочешь – обрати её в пустошь. Однако не тут-то было. Как помещиков, так и крестьян тогда совершенно доконала… забота «верхов» о «благе народа», выразившаяся во всё усиливающемся потоке бумаг – законов, распоряжений и обязательных постановлений. Эти бумаги поступали, и по линии бюрократического государственного аппарата, и от земства:
