Министром двора я выбрал знакомого мне с самой юности бывшего гофмаршала моего отца, графа Августа Эйленбурга, который еще в 82-летнем возрасте до самой своей смерти в июне 1921 г. управлял Министерством императорского двора. Это был человек, одаренный тонким тактом, необыкновенными способностями, проницательным взором как в области политики, так и в области придворной, благородным характером и золотой преданностью своему королю и его дому. По всей Европе он был популярен как «тот» гофмаршал. При своей многосторонней одаренности он мог бы с успехом исполнять и должность посла или рейхсканцлера. Человек неутомимой работоспособности, одаренный подкупающей вежливостью, он во многих областях: и в делах династии, и в делах семейных, и в вопросах придворной и общественной жизни – был моим советником. У него были многочисленные знакомства с людьми разных классов и разных званий, и все его ценили и уважали; я же окружал его дружбой и благодарностью.
Главой Министерства внутренних дел, по соглашению с князем Бисмарком, был назначен господин фон Луканус из Министерства просвещения. Князь Бисмарк шутя заметил, что он рад этому выбору, так как Луканус ему известен как хороший и страстный охотник. «Это всегда хорошая рекомендация для гражданского чиновника, – добавил он, – хороший охотник всегда также порядочный и честный малый». Господин фон Луканус принял свою должность из рук его превосходительства фон Вильмовского. Он исполнял эту должность блестяще и, как человек сведущий во всех областях искусства, техники, науки и политики, был для меня советником, неутомимым сотрудником и другом. В нем со здравым умом соединялась хорошая доза тонкого юмора, которого так часто недостает германцу.
* * *
С князем Бисмарком я еще со времени моего прикомандирования к Министерству иностранных дел находился в очень хороших и исполненных доверия отношениях. Как и раньше, я преклонялся перед могущественным канцлером со всем пылом моей юности и гордился тем, что служил раньше под его начальством, а теперь могу работать с ним вместе как с моим канцлером.
Князь, присутствовавший при последних часах старого императора Вильгельма и слышавший его политическое завещание своему внуку, а именно наставление особенно заботиться о сохранении добрых отношений с Россией, настаивал на моей летней поездке в Петербург как первом политическом акте, долженствующем подчеркнуть перед всем миром, согласно с последней волей умершего деда, хорошие отношения к России. Он и выработал для меня план поездки. Но на пути осуществления этого проекта встало затруднение в виде письма английской королевы Виктории, которая в ответ на известие о предполагаемом мной посещении Петербурга высказывала мне, своему старшему внуку, тоном бабушки, но вместе с тем достаточно авторитетно, свое неодобрение по поводу замышляемой поездки.
Во-первых, – писала она, – должен истечь год траура, а затем само собой понятно, что ей, как бабушке, и Англии, как родине моей матери, подобает нанести первый визит, прежде чем думать о других странах. Когда я показал это письмо князю, он пришел в ярость. Он заговорил о «дядюшках из Англии» и о вмешательстве оттуда, которому пора положить конец.
«По тону этого письма, – говорил он, – можно судить о том, в какой степени кронпринц Фридрих, ставший потом императором, находился под влиянием и под командой своей тещи и жены».
Князь хотел набросать тут же текст ответного письма королеве. Я возразил, что сам составлю подходящий ответ, в котором будет соблюдена правильная средняя линия между внуком и императором, и перед отправкой представлю письмо князю.
Ответ этот сохранял внешнюю форму сердечных родственных отношений внука к бабушке, которая носила этого внука на руках в то время, когда он еще был ребенком, и возраст которой уже сам по себе требовал к себе уважения; но вместе с тем письмо подчеркивало, что положение и долг германского императора безусловно обязывает его выполнить касающееся самых жизненных интересов Германии приказание умершего деда.
Это приказание деда, – писал я, – внук должен уважать в интересах страны, представительство которой теперь волей Божьей ему передано. Королева-бабушка должна предоставить ему самому решить, каким образом выполнить это приказание. В остальном я всегда остаюсь ее преданным и любящим внуком и всегда благодарен за каждый совет бабушки, имеющей, ввиду своего долголетнего правления, такой большой опыт. В германских делах, однако, я должен оговорить себе свободу действий. Посещение Петербурга – политическая необходимость. Приказание моего царственного деда соответствует тесным семейным связям с русским царствующим домом и потому должно быть выполнено.
Князь был согласен с редакцией этого письма. Через некоторое время последовал неожиданный ответ. Королева признавала правоту своего внука.
Он должен поступать так, как требуют интересы его страны, – писала она, – и она будет рада позже видеть его у себя. С этого дня мои отношения к королеве, которую боялись ее собственные дети, стали самыми лучшими. Она относилась к своему внуку как к равному себе по положению монарху.
Во время поездки меня сопровождал граф Герберт как представитель Министерства иностранных дел. Он редактировал речи и вел по указаниям своего отца политические беседы, поскольку они носили деловой характер.
После моего возвращения из Стамбула в 1889 г. я, по его просьбе, обрисовал князю впечатления, вынесенные мной как из Греции, где моя сестра Софья была замужем за наследным принцем Константином, так и из Стамбула. При этом меня поразило, что князь говорил очень презрительно о Турции, о турецких руководящих деятелях и вообще о тамошних делах. Когда я стал выдвигать более благоприятные моменты, казавшиеся мне наиболее важными, это мало помогло. На мой вопрос, на чем он основывает свое столь неблагоприятное суждение о Турции, князь возразил:
– Граф Герберт в своем докладе отозвался очень неблагосклонно о Турции.
Князь Бисмарк и граф Герберт не были расположены к Турции и не одобряли моей политики по отношению к ней – старой политики Фридриха Великого.
В последнее время своего канцлерства Бисмарк говорил, что главная причина, почему он еще остается канцлером, – это необходимость сохранения добрососедских отношений с Россией, правитель которой питает к нему особое доверие. В связи с этим он сделал мне первые намеки на тайный договор с Россией о взаимных гарантиях. До тех пор я ничего не знал об этом договоре ни от князя, ни от Министерства иностранных дел, хотя я как раз занимался русскими делами…
* * *
При моем вступлении на престол я обсуждал все вопросы с министрами. Желая их заинтересовать, я обещал каждому в его ведомстве полную свободу действий. Но оказалось, что это было почти невозможно, пока князь Бисмарк стоял у власти, так как князь во всех делах сохранял за собой решающее слово и этим парализовал самостоятельность своих сотрудников.
Скоро мне стало ясно, что министры, находившиеся всецело в руках Бисмарка, не могли присоединиться к новшествам или идеям молодого государя, которых Бисмарк не признавал. Министры фактически были только орудием в руках Бисмарка и действовали исключительно по его приказаниям. Такое положение само по себе было естественно, ибо столь выдающийся министр-президент, добившийся таких больших политических успехов для Пруссии и Германии, поистине подавлял своих министров и властно руководил ими. Я же вследствие этого находился в затруднительном положении, так как на все мои предложения получались со стороны министров характерные ответы: «Этого князь Бисмарк не хочет; от Бисмарка этого не добьешься; кайзер Вильгельм I не согласился бы с этим; это противоречит традиции и т. п.».
