Я все больше и больше убеждался в том, что в сущности не располагаю никакими министрами и что эти господа из кабинета – по старой привычке – смотрят на себя как на чиновников князя Бисмарка.
Следующий пример может показать, как министры относились ко мне в те бисмарковские времена. Дело шло о возобновлении закона против социалистов, политического мероприятия князя Бисмарка, направленного к одолению социализма. Чтобы спасти этот закон, необходимо было смягчить один определенный параграф, чему Бисмарк противился. Дело дошло до резких объяснений. Я приказал созвать Коронный совет. Бисмарк, разговорившись в передней с моим адъютантом, сказал ему: «Его Величество совершенно забывает, что он офицер и носит шпагу; он должен был бы прибегнуть к армии и повести ее против социалистов в случае, если бы те приступили к революционным действиям»; пусть кайзер даст свободу действий ему, Бисмарку, тогда мы получим, наконец, покой.
В Коронном совете Бисмарк остался при своем мнении. Отдельные министры, вынужденные высказаться, отвечали вяло. Когда дело дошло до голосования, все министры высказались против меня. Это голосование еще раз показало мне, какой абсолютной властью над своими министрами пользовался Бисмарк. С глубоким негодованием обсуждал я этот случай с его превосходительством г-ном фон Луканусом, который также был смущен этим происшествием. Луканус посетил некоторых из этих господ и потребовал объяснений по поводу их поведения. Они указывали, что они не в состоянии занять позицию против князя, заявивши, что нельзя же от них требовать, чтобы они голосовали против князя.
Большая вестфальская забастовка горнорабочих весной 1889 г. застигла центральную гражданскую власть врасплох. Одновременно и местные вестфальские власти обнаружили нелепую растерянность и беспомощность. Все требовали войск; каждый шахтовладелец желал, чтобы перед его комнатой, где только возможно, стояли военные посты. Командиры вытребованных частей доносили о положении непосредственно мне. Между ними был один из моих бывших товарищей по гвардейскому гусарскому полку фон Михаэлис, известный своим остроумием. Невооруженный, разъезжал он один среди бастующих рабочих, расположившихся в это необыкновенно теплое, предвесеннее время кругом на холмах, и сумел скоро, благодаря своему веселому, внушающему доверие нраву, установить с этими людьми дружеские отношения. Расспрашивая их, он приобрел много ценных сведений о том, в чем рабочие, справедливо или несправедливо, чувствовали себя притесненными, осведомляясь в то же время об их намерениях, требованиях и надеждах на будущее. Он добился вскоре общего уважения и популярности среди рабочих и так умел с ними обращаться, что в его районе царило абсолютное спокойствие. Побуждаемый нервными и озабоченными телеграммами крупных промышленников и властей, телеграммами, поступавшими и к рейхсканцлеру, я запросил Михаэлиса, как надо понимать положение. В ответ получилась следующая телеграмма: «Все спокойно, за исключением властей».
На основании всех поступивших в течение весны и лета донесений и рапортов накопился материал, ясно доказывавший, что в индустрии не все было в порядке. Многие требования рабочих имели свои основания и должны были быть по крайней мере подвергнуты благожелательному рассмотрению как со стороны работодателей, так и со стороны властей.
В связи с этим сознанием, поддержанным также и моим бывшим воспитателем тайным советником д-ром Гинцпетером, хорошо знакомым с общественной жизнью, особенно в своей провинции, – во мне созрело решение созвать Коронный совет и привлечь к участию в совещании работодателей и рабочих с целью всестороннего освещения под моим личным руководством рабочего вопроса.
При этом имелось в виду разработать руководящие принципы и материалы, которые потом могли бы послужить канцлеру и прусскому правительству основой для выработки соответствующих законопроектов.
Его превосходительство фон Беттихер, к которому я обратился с этим планом, настоятельно отсоветовал мне провести его в жизнь, ссылаясь на неизбежное противодействие со стороны канцлера. Я настаивал на своем предложении, приводя принцип Фридриха Великого: «Je veux etre un roi des gueux» [«Я хочу быть королем бедняков»]. «Это мой долг, – говорил я, – позаботиться об используемых индустрией детях своей страны, защитить их силы и улучшить их условия существования».
* * *
Противодействие канцлера моему плану не заставило себя долго ждать. Осуществление этого плана стоило мне много труда и борьбы, так как крупная индустрия отчасти сгруппировалась вокруг канцлера. Коронный совет собрался под моим председательством. На первом заседании неожиданно появился сам канцлер и обратился к собранию с приветственной речью, в которой с иронией критиковал все мое начинание, отказывая ему в своем содействии. Затем он покинул зал.
После ухода канцлера собрание осталось под впечатлением этой своеобразной сцены. Безапелляционность и категоричность, с которыми великий канцлер, убежденный в своей правоте, выступил в пользу своей политики и против моей, на меня и на всех присутствующих произвели импонирующее впечатление.
Тем не менее этот случай не мог не задеть меня глубоко. Собрание затем снова возобновило свои работы и доставило богатый материал для дальнейшего развития вызванного к жизни еще кайзером Вильгельмом Великим социального законодательства, составляющего гордость Германии и выдвигающего такое попечение о рабочем народе, какое нельзя найти ни в одной стране.
После этого я решил созвать международный социальный конгресс, чему князь Бисмарк также воспротивился. Швейцария лелеяла ту же мысль, намереваясь созвать такой же конгресс в Берне. Швейцарский посол Рот, узнав о моем намерении, посоветовал принять приглашение в Берлин, отказавшись от приглашений в Берн. Так и случилось. Конгресс мог быть созван в Берлине благодаря лояльности г-на Рота. Материалы конгресса, использованные, правда, только в Германии, были переработаны в соответственные законопроекты.
Впоследствии я говорил с Бисмарком о высказанном им требовании бороться с социалистами, в случае их революционных выступлений, при помощи пушек и штыков и пытался убедить его в том, что я никоим образом не могу, едва только кайзер Вильгельм Великий после счастливого царствования смежил свои глаза, запятнать первые годы своего правления кровью детей своего отечества. Бисмарк остался при своем и сказал, что он взял бы все на себя. Я только должен был предоставить действовать ему. Я ответил, что я никак не мог бы это согласовать с моей совестью и с моей ответственностью перед Богом, тем более что я хорошо знал, что рабочий народ находится в плохом положении, которое во что бы то ни стало должно быть улучшено.
Разница взглядов кайзера и канцлера на социальный вопрос, т. е. на участие государства в развитии благосостояния рабочего населения, и была, собственно, причиной разрыва между нами. Она навлекла на меня вражду со стороны Бисмарка, а вместе с тем и на долгие годы неприязнь большей части преданного Бисмарку немецкого народа, в особенности чиновничества.
Эта разница во взглядах канцлера и моих была вызвана его мнением, что социальный вопрос может быть разрешен при помощи суровых мероприятий или войск, а не на основе человеколюбия и бредней о гуманности, которые он во мне находил. Бисмарк как раз не был врагом рабочих – это я хотел бы подчеркнуть после сказанного. Напротив, он был слишком великий политик, чтобы не понимать важного значения рабочего вопроса для государства. Но он смотрел на все это дело исключительно с точки зрения государственной целесообразности. Государство, по его мнению, должно заботиться о рабочих постольку, поскольку правительство найдет это необходимым. Об участии самих рабочих в деле социального законодательства почти не было речи. Подстрекательство и восстания должны сурово подавляться, в случае необходимости – и силой оружия. Попечение с одной стороны, железный кулак с другой – вот в чем состояла социальная политика Бисмарка. Я же хотел завоевать душу немецкого рабочего и горячо боролся за эту цель. Я был преисполнен ясным сознанием своего долга и своей ответственности перед всем моим народом, а следовательно, и перед трудящимися классами. Рабочие должны были получить то, что им следовало по закону и справедливости; причем там, где кончались желание и возможности работодателей, поскольку это было необходимо, рабочим должны были прийти на помощь государь и его правительство. Как только я убеждался в том, что необходимы улучшения, которых промышленники отчасти не хотели признавать, я из чувства справедливости вступался за рабочих.
