Он позвонил, и вошел служитель. «Позовите тотчас же сюда тайного советника X. из Министерства иностранных дел». Через несколько минут, в течение которых князь тяжелыми шагами ходил взад и вперед, появился вызванный X. «Телеграмму в Гамбург послу: Бременский Ллойд должен строить свое новое судно в Штеттине на верфи “Вулкан”». Тайный советник быстро исчез, «перекатившись через открытую дверь с развевающимися полами сюртука». После этого князь обратился ко мне и сказал: «Вам я обязан особой благодарностью. Вы оказали отечеству, а также и мне важную услугу. С этих пор строить будут только у нас. Это уже я разъясню ганзейцам. Вы можете телеграфировать верфи “Вулкан”, что канцлер ручается за эту постройку; пусть это будет началом длинного ряда других построек. Рабочие же, которых вы таким образом спасли от безработицы, пусть благодарят вас». Я известил тайного советника Шлутова в Штеттине. Радость была велика. Это было начало, которое должно было повести к постройке великолепных быстроходных судов.
Когда по моем вступлении на престол я в декабре 1888 г. поехал в Штеттин, чтобы пожаловать знаки отличия моим померанским гренадерам, я посетил по просьбе правления и верфь «Вулкан».
Правление встретило меня у верфи. Затем открылись большие створчатые ворота, и я вошел внутрь. Но вместо работы и шума громыхающих молотков меня встретила глубокая тишина. Все рабочие, обнаживши свои головы, стояли полукругом. В середине находился самый старый рабочий с белоснежной бородой, с лавровым венком в руке. Я был поражен. Шлутов прошептал мне: «Маленькая радость, которую рабочие сами себе придумали». Старый кузнец выступил вперед и в энергичных простых словах выразил мне благодарность рабочих за то, что я своим ходатайством перед Бисмарком спас от нужды и голода их самих, их жен и детей. Он просил разрешения передать лавровый венок как знак признательности рабочих. Глубоко тронутый, я принял венок и выразил радость, что получил свой первый лавровый венок в мирной обстановке без единой капли крови из рук честного немецкого рабочего.
Это было в 1888 г. Тогда немецкие рабочие еще умели ценить счастье труда…
Канцлер Каприви – преемник Бисмарка. Расширение империи. Критика со стороны либералов
После довольно неожиданного для меня ухода князя Бисмарка было трудно найти ему преемника. Кто бы он ни был – преемника этого могучего канцлера с самого начала ожидали тяжелые жертвы без надежды на признание. Его считали бы узурпатором на неподобающем месте, которое он неспособен занять.
Критика, критика и еще раз критика, как и вражда со стороны всех приверженцев князя, – вот на что должен был рассчитывать новый канцлер. Сильное течение должно было противодействовать новому канцлеру; не меньшее противодействие следовало ожидать и от самого старого князя.
Исходя из этих соображений, мной было решено остановить свой выбор на человеке из поколения князя Бисмарка, занимавшем руководящее положение во время войны и уже служившем под начальством князя. Таким образом появился Каприви. Его возраст был залогом того, что из него выйдет рассудительный и спокойный советник для осиротелого молодого кайзера.
Вскоре возник вопрос о продлении договора с Россией о взаимных гарантиях. Каприви заявил, что он не может его возобновить хотя бы из-за Австрии, так как договор этот, одним своим острием направленный против Австрии, в случае, если бы он стал известен в Вене, чего едва ли можно было избежать, мог бы повести к самым неприятным последствиям. Таким образом, договор был расторгнут. По моему мнению, он уже потерял тогда свое главное значение, так как русские уже не поддерживали его так искренне, как раньше. В этом убеждении меня подкрепила записка графа Берхема, сотрудника князя Бисмарка.
Консервативные аграрии открыли кампанию против Каприви как «человека без почвы и корня». Горячий бой разыгрался вокруг торговых договоров. Эти затруднения еще более увеличивались от того, что князь Бисмарк, отказавшись от своих прежних принципов, с присущей ему энергией принимал участие в борьбе против своего преемника. Так началось фрондирование консерваторов против правительства и короны, и князь сам сеял те семена, из которых впоследствии выросли «непонятый Бисмарк» и так часто упоминавшееся в прессе недовольство империей. «Непонятый Бисмарк» в продолжение всего моего царствования оказывал словом, устно и письменно, и также пассивным сопротивлением и бессмысленной критикой постоянное противодействие моим замыслам и целям. Все, что делалось, по мнению прессы, всегда бывшей к услугам Бисмарка и часто ведшей себя еще более по-бисмарковски, чем сам Бисмарк, было плохо. Все она находила смешным, в корне и без разбора всячески критикуя мою деятельность.
* * *
Особенно заметно это сказалось при приобретении нами Гельголанда. Этот остров, тесно прилегающий к большим водным путям, ведшим к главным торговым городам Ганзы, был в руках британцев постоянной угрозой против Гамбурга и Бремена, что делало невозможной всякую мысль о постройке флота. Поэтому я твердо решил снова вернуть своему отечеству этот старый немецкий остров. И вскоре в области колониальной политики открылся путь, давший возможность побудить Англию отказаться от красной скалы. Лорд Солсбери согласился отдать «бесплодную скалу» взамен на Занзибар и Биту в Восточной Африке.
Из торговых кругов и по донесениям командиров немецких крейсеров и канонерских лодок, стоявших там и крейсировавших у берегов вновь приобретенных Германией восточно-африканских колоний, я знал, что с расцветом Танга, Дарес-Салам и прочих колоний у берегов Африки значение Занзибара как главного порта для сбыта падет. Ибо как только в этих местах будут устроены достаточные приспособления для приема и нагрузки торговых судов, то уже не нужно будет перевозить товары из глубины страны в Занзибар, чтобы там снова их перегружать, а можно будет грузить эти товары непосредственно из новых гаваней. Таким образом, я был убежден, что обмен для нас приемлем и что нам предоставляется хорошая возможность избежать трений с Англией из-за колоний и уладить с ней дело полюбовно.
Каприви согласился с этим, переговоры были закончены, и однажды вечером за обедом я мог сообщить императрице и некоторым доверенным лицам глубоко радостную новость, что Гельголанд перешел к Германии.
Выгодное, бескровное расширение империи удалось; было выполнено первое условие для создания флота, исполнилось лелеемое в течение столетий желание Ганзы и Северной Германии. Без шума и спокойно совершилось важное событие. Если бы приобретение Гельголанда было совершено во время канцлерства князя Бисмарка, оно, вероятно, было бы встречено ликованием. Но раз это случилось при Каприви, началась критика.
Ведь это сделали узурпатор Каприви, осмелившийся занять место князя, и «нерасчетливый», «неблагодарный», импульсивный молодой государь. Если бы Бисмарк только захотел, он каждый день мог бы получить эту «голую скалу». Но он никогда не поступил бы так необдуманно, чтобы пожертвовать за это в пользу англичан многообещающими африканскими владениями, и никогда не позволил бы, чтобы ему нанесли такую пощечину, – такие голоса слышались почти со всех сторон. Газеты князя громко присоединяли свой голос к этой критике, разумеется, к огорчению Ганзы.
