Когда королева тихо почила на моих руках, для меня упал занавес над многими воспоминаниями молодости. С ее смертью начиналась новая глава в истории Англии и в англогерманских отношениях. Я, насколько было возможно, завязал сношения с руководящими английскими деятелями, замечая всюду несомненно симпатизирующее и дружественное нам настроение, обнаруживавшее желание поддержать хорошие отношения с Германией. На прощальном банкете я и король Эдуард VII экспромтом произнесли сердечные по тону и содержанию речи, произведшие сильное впечатление на слушателей.
Когда стали расходиться, английский посол в Берлине, пожав мне руку, сказал, что моя речь дошла до сердца всех его соотечественников, так как мои слова искренни и просты, что и требуется для англичан. Речь мою следует немедленно опубликовать, ибо она возбудит отклик во всей стране, благодарной за мой приезд. Это будет полезно для взаимоотношений обеих сторон. Я ответил, что это дело британского правительства и британского короля; я лично не имел бы никаких возражений против опубликования моей речи. Она, однако, не была опубликована. Британский народ никогда не узнал о словах, бывших искренним выражением моих чувств и мыслей. В моей беседе с тем же послом, происшедшей позже в Берлине, он выразил свое глубокое сожаление по поводу того, что мысль об опубликовании моей речи не была приведена в исполнение, но причины этого указать не мог.
В заключение этого повествования о моем пребывании в Англии нельзя не упомянуть о том факте, что часть немецкой прессы, к сожалению, обнаружила отсутствие такта и понимания как скорби английского королевского дома и английского народа, так и обязательств, налагаемых на меня политическими соображениями и родственными связями.
* * *
По возвращении я мог рассказать канцлеру о моих хороших впечатлениях; в особенности же о том, что настроение в Англии, по-видимому, благоприятно для сближения и соглашения с Германией. На совещании с Бюловым в Гамбурге по вопросу об использовании создавшейся ситуации канцлер остался доволен результатами моей поездки. Я отстаивал при этом ту мысль, что необходимо непременно попытаться заключить хорошее соглашение с Англией, если нельзя добиться союза, который мне казался предпочтительнее. Прочное соглашение могло бы удовлетворить и нас, и англичан, а в конце концов из него в будущем мог бы развиться и союз.
Случай к этому представился неожиданно скоро. Во время моего пребывания весной 1901 г. в Гамбурге граф Меттерних, бывший при мне представителем Министерства иностранных дел, принес мне однажды донесение из Берлина о том, что мистер Чемберлен запросил там, хочет ли Германия пойти на союз с Англией. Я тотчас же спросил: «Против кого?», – ибо если Англия так внезапно, в состоянии полного мира, предлагала союз, то она, очевидно, нуждалась в немецкой армии. В таком случае было важно узнать, против кого и за что германские войска, по приказанию Англии, должны были бороться в ее рядах. На это последовал ответ из Лондона: против России, ибо последняя угрожает Индии и Стамбулу.
Я в своем ответе обратил внимание Лондона на старое традиционное братство по оружию между русской и германской армиями и на тесные родственные связи между обоими царствующими домами. Затем я указал на опасность войны на два фронта в случае заступничества Франции за Россию, а также и на тот факт, что мы на Дальнем Востоке шли до сих пор вместе с Францией и Россией (1895 г., Симоносеки), и теперь в мирное время нет никакого повода ни с того ни с сего начинать конфликт с Россией. Восточная граница Пруссии, ввиду перевеса русских военных сил и дислокаций русских войск, находится под большой угрозой; защитить ее от русского вторжения Англия не в состоянии, так как в Балтийском море ее флот может сделать немногое, а в Черное он лишен возможности проникнуть. Таким образом, при совместном выступлении против России Германия одна только и подвергнется сильному риску, совершенно не говоря уже об опасности вторжения Франции. На это Чемберлен дал знать, что должен быть заключен прочный союз, причем Англия, конечно, возьмет на себя обязательство оказать помощь Германии.
Вслед за тем я указал и на то, что прочность союза будет гарантирована лишь тогда, когда английский парламент даст на него свое согласие. Ибо ведь министерство может по воле народа, выраженной в парламенте, пасть, благодаря чему подпись министерства аннулируется и союз теряет свою силу. Первоначально мы можем рассматривать предложение Чемберлена лишь как его чисто личную идею.
Ответ Чемберлена гласил, что он добьется вотума со стороны парламента; он сумеет склонить унионистов на сторону этого союза, пусть только его подпишут в Берлине. Однако союз не был осуществлен, так как нельзя было склонить парламент на сторону этой идеи. Таким образом, этот «план» был построен на песке. Вскоре после этого Англия заключила союз с Японией (Гайаси). Началась Русско-японская война, в которой Япония – так как это совпадало с ее собственными планами – играла, в угоду английским интересам, раньше предназначавшуюся Германии роль ландскнехта. После войны Россия была отброшена с Востока на Запад, где она, вместо Китая, могла снова с пользой заниматься Балканами, Константинополем и Индией, вынужденная оставить Японии свободу действий в Корее и Китае.
* * *
Граф Бюлов присутствовал при моем свидании с королем Эдуардом VII в Киле (1904). Среди многочисленных гостей находился также бывший обергофмейстер моей матери, граф Зекендорф, находившийся, в связи со своими частыми посещениями Англии, в долголетнем знакомстве с Эдуардом VII, который удостоил графа большим доверием.
Граф Зекендорф по поручению Бюлова, с которым он дружил, устроил беседу английского короля с канцлером. Беседа произошла на борту английской королевской яхты после завтрака, на который были приглашены я и канцлер. Король и канцлер долго сидели вдвоем за сигарой.
Впоследствии Бюлов рассказал мне содержание этой беседы. При обсуждении вопроса о заключении союза между Германией и Англией король заявил, что в этом нет никакой необходимости, ибо не существует никаких оснований вражды и раздоров между этими странами. Отклонение предложения от союза было очевидным доказательством незыблемости английской политики окружения.
Из намеков, сделанных сэром Уоллесом (Wallace) своим знакомым, было ясно, что желание короля – оказывать резкое противодействие Германии и при всяком случае поддерживать Францию. Когда внимание сэра Уоллеса было обращено на то, что, в сущности, можно прийти к сближению с Германией, сговорившись с ней предварительно по тому или иному вопросу, он отвечал, что на первом плане должно стоять англо-русское соглашение; когда последнее будет достигнуто, можно будет «поладить» и с Германией. Английское «поладить» означало окружение Германии.
…На 1905 г. падает предпринятая мной, почти помимо моей воли, поездка в Танжер, история которой такова. В начале марта я, как и в предыдущем году, намеревался предпринять с целью отдыха путешествие по Средиземному морю, использовавши для этого один из возвращавшихся в Неаполь из Куксгафена пароходов. Баллин назначил для этой цели пароход «Гамбург». На его предложение взять с собой также гостей, так как пароход был совершенно пуст, я пригласил с собой целый ряд лиц, между ними тайного советника Альтгофа, адмирала Мензинга, графа Пюклера, посла фон Барнбюлера, профессора Шимана, адмирала Гольмана и др.
