Откровенная беседа и удовлетворившие меня объяснения князя устранили натянутость между нами. В результате Бюлов остался на своей должности. Канцлер попросил меня прибыть в тот же день вечером к нему на обед, как я это часто делал раньше, чтобы ясно доказать обществу, что все между нами опять обстоит благополучно. Я исполнил его желание.
Вильгельм II в парадном мундире
Этот знаменательный день закончился вечером, на котором видимо обрадованная княгиня держала себя с пленительной любезностью, а князь, по обыкновению, вел оживленную и умную беседу. После какой-то остряк в одной газете сочинил об этой аудиенции стишок по знаменитому образцу: «Die Trane guillt, Germania hat mich wieder» [«Слезы льются, Германия снова имеет меня»].
Этим примирением я хотел также доказать, что привык ставить дело выше личной обиды. Несмотря на огорчавшее меня поведение князя Бюлова в рейхстаге, я, само собой, никогда не забывал его выдающихся достоинств как государственного деятеля и его крупных заслуг перед отечеством. Благодаря его ловкости ему удалось, несмотря на многие кризисы, избежать мировой войны, и притом в такое время, когда я вместе с Тирпицем строил наш оборонительный флот. Это было большое достижение…
Во время эпизода с так называемым интервью выявилась существенная разница между отношением к короне различных партий. Если консерваторы недостаточно вступились за корону, то, конечно, левые либералы, демократы и социалисты тем более отличились в поднятой ими буре негодования, справлявшей настоящие оргии в их партийной прессе, громко взывавшей к ограничению автократически-самодержавных вожделений и т. д. Это продолжалось в течение всей зимы, не встречая никакого противодействия и никаких опровержений со стороны высших правительственных кругов. Только после аудиенции, данной канцлеру, все снова смолкло.
Позднее все больше и больше стало обнаруживаться охлаждение между канцлером и партиями. Консерваторы отгораживались от либералов, их блок получил трещину, и в конце концов он вместе с канцлером был погублен центром и социалистами.
Когда дела стали хромать, канцлер сделал соответствующее заключение и посоветовал мне избрать пятым канцлером господина фон Бетмана. После долгих совещаний я решил исполнить желание Бюлова, принявши его отставку и назначивши канцлером рекомендованного им преемника.
Канцлер Бетман-Гольвег. Попытки договориться с Англией. Соперничество Черчилля и Грея. Свидание с русским царем
Господин фон Бетман-Гольвег был мне хорошо знаком еще со времени моей молодости. Когда я в 1877 г. заканчивал первый период моей действительной военной службы в качестве лейтенанта I гвардейского полка, часть последнего была расквартирована в Гогенфинове у старого господина фон Бетмана, отца будущего канцлера. Я чувствовал себя вовлеченным в симпатичный семейный круг, во главе которого стояла достойная и обаятельно умная жена фон Бетмана, урожденная швейцарка. Впоследствии я, еще будучи принцем, а позднее и кайзером, часто приезжал в Гогенфинов, навещая старика Бетмана. Каждый раз при этом встречал меня молодой Бетман: мы оба тогда не подозревали, что он некогда станет моим рейхсканцлером.
В этой обстановке все больше и больше развивалось то живое общение между нами, благодаря которому мое уважение к работоспособности, дарованиям и симпатичному мне благородному характеру Бетмана постоянно возрастало.
Мое уважение сопровождало его во всей его чиновничьей карьере.
Как обер-президент Бранденбурга и имперский статс-секретарь по внутренним делам, Бетман выказал себя с хорошей стороны и, уже в качестве статс-секретаря, с успехом выступал в рейхстаге.
Мне было легко работать с канцлером. Я и при Бетмане продолжал придерживаться привычки посещать канцлера по возможности ежедневно, подробно обсуждая с ним во время прогулки по саду канцлерского дворца вопросы политики, события дня и разного рода проекты и выслушивая его доклады.
Я охотно бывал и в доме канцлера, так как спутница его жизни, образец настоящей немецкой женщины, обладала скромным благородством, которое вызывало к ней уважение со стороны каждого посетителя; ее обаятельная сердечная доброта распространяла вокруг себя атмосферу редкой теплоты. Небольшие вечера, введенные в обычай Бюловым и особенно ценившиеся мной, устраивались и Бетманом, что по-прежнему давало мне возможность входить в непринужденное общение с людьми всех кругов общества и всяких званий.
Во время поездок, которые канцлер должен был предпринять с целью представительства, он, благодаря своему выдержанному спокойствию и превосходной манере выражаться, снискал себе повсюду общие симпатии. Та часть заграницы, которая была настроена к нам не враждебно, считала его фактором политической устойчивости и мира, который он, совершенно в моем духе, энергично стремился сохранить и упрочить.
* * *
Что касается иностранной политики, то канцлера с самого начала беспокоило положение, занятое Англией по отношению к Германии, как и все более выявлявшаяся, начиная с Ревеля, политика «окружения» короля Эдуарда VII. Последняя причиняла ему такие же заботы, как и все возраставшая жажда реванша во враждебной нам Франции и ненадежность России. В период его канцлерства стало ясно, что и на Италию в военном отношении рассчитывать нельзя, кампания Баррера хронически порождала там возможность всякого рода сюрпризов.
При своем вступлении в должность г-н фон Бетман нашел ситуацию с Францией отчасти прояснившейся, так как 9 февраля 1909 г. было подписано германо-французское соглашение насчет Марокко. Этим соглашением князь Бюлов подтвердил отступление германской политики в отношении Марокко, признавши там политическую гегемонию Франции. Точка зрения, руководившая нашей политикой при поездке в Танжер и на Алжезирасской конференции, была, таким образом, окончательно оставлена. Глубокое удовлетворение французского правительства, в связи с этим успехом, выразилось в мало радостном для нас пожаловании князю Радолину и господину фон Шену ордена Почетного легиона.
В тот же день король Эдуард VII с королевой Александрой нанесли свой первый официальный визит германской императорской чете в столице Берлине; наконец-то, через 8 лет после своего восшествия на престол, король Эдуард собрался с визитом. Берлин встретил высокого гостя с ликованием (!!) и ничем не выказал своего недовольства неприязненной к Германии политикой английского короля.
Король в смысле здоровья не производил благоприятного впечатления. Он постарел, был утомлен и страдал, сверх того, сильным катаром. Несмотря на это, он принял приглашение берлинского городского самоуправления на чашку чая в ратуше. По его рассказам, подтвержденным и берлинцами, встреча английского короля с берлинскими городскими деятелями была во всех отношениях удачна. Я сообщил Эдуарду, моему дяде, о подписании германско-французского соглашения относительно Марокко; он принял это известие с видимой радостью. Когда я прибавил: «I hope this agreement will be a steppingstone to a better understanding between the two countries» [«Я надеюсь, что это соглашение будет шагом вперед в смысле улучшения взаимоотношений обеих стран»], король, одобрительно кивнув головой, сказал: «May that be so» [«О, если бы это было так»]. Если бы король в этом же духе действовал, мои надежды, вероятно, не потерпели бы крушения. Все же в тот момент визит английской королевской четы породил более дружескую атмосферу.
