Много говорилось о том, что я бросил армию и уехал в нейтральную страну. Одни говорят: кайзер должен бы был направиться на какой-либо участок боевого фронта, броситься вместе с войсками на врага и искать смерти в последнем наступлении. Но это сделало бы невозможным осуществление столь желанного перемирия, о котором уже вела переговоры посланная из Берлина к генералу Фошу комиссия; помимо того, это привело бы к совершенно бесполезным жертвам и гибели многих лучших и преданнейших воинов.
Другие полагали, что кайзер должен был вернуться на родину во главе армии. Но мирное возвращение домой было уже невозможно: мятежники захватили рейнские мосты и другие важные сооружения в тылу армии. Я мог, правда, во главе преданных, стянутых с боевого фронта войск пробиться на родину, но тогда гибель Германии была бы окончательной, ибо к борьбе с врагом, который, несомненно, устремился бы вслед за мной в Германию, прибавилась бы еще гражданская война.
Третьи считают, что кайзер должен был сам покончить с собой. Но этого я не мог сделать хотя бы в силу твердых христианских убеждений. И разве тогда не сказали бы: «Какой трус. В последнюю минуту он спасается от всякой ответственности самоубийством». Этот путь не был для меня приемлем и потому, что я должен был стремиться в связи с предстоящим тяжелым временем помочь своему народу и своей стране. Как раз в выяснении вопроса о виновниках войны, все более и более определяющем нашу будущую судьбу, я особенно мог отстаивать интересы своего народа, ибо я больше, чем всякий другой, могу свидетельствовать о мирных стремлениях Германии и о нашей чистой совести.
После бесконечно тяжелой душевной борьбы я по настойчивым советам высших ответственных лиц принял решение уехать из своей страны, ибо на основании сделанных мне сообщений я должен был поверить, что таким путем я сослужу наилучшую службу Германии, сделаю возможными для нее более благоприятные условия перемирия и мира и избавлю ее от дальнейших человеческих потерь, гражданской войны, лишений и бедствий.
Суд Антанты. Являться или не являться? Несправедливый Версальский мир
Когда стало известно требование Антанты о выдаче меня и вождей германской армии, я задумался над тем, мог ли бы я принести пользу своему отечеству, добровольно представши, раньше чем немецкий народ и германское правительство выскажутся по поводу этого требования, перед судом Антанты. Для меня было ясно, что по плану Антанты выдача эта должна была так тяжело потрясти навсегда и государственный, и национальный престиж Германии, чтобы мы уже больше никогда не могли снова занять подобающее нам место в первом ряду народов, в качестве равноправных и достойных членов общей семьи народов. Я знал свой долг – не ронять чести и достоинства Германии. Надо было решить, возможно ли создать предпосылки для добровольной явки, которые принесли бы пользу немецкому народу и обезвредили бы планы Антанты. В последнем случае я без колебаний был бы готов, наряду с принесенными уже мной жертвами, принести еще одну жертву.
Предложение добровольной явки, как я знаю, серьезно обсуждалось и в доброжелательных по отношению ко мне немецких кругах. Если при этом в связи с психологической депрессией иногда и забывалось о тех последствиях, которые должны были быть вызваны бесцельным мученичеством, самобичеванием и самоунижением перед Антантой, то достаточно было вспомнить о вкратце изложенных выше подлинных реально политических причинах требования Антанты, чтобы прийти к необходимости категорического отклонения его; иначе, конечно, обстояло бы дело, если бы я был уверен в том, что могу облегчить судьбу немецкого народа, принявши на себя перед всем миром ответственность за все действия моего правительства в связи с войной.
Ведь в данном случае речь шла не о сентиментальности, которая чужда политике, а, наоборот, о важном акте, таившем для меня много подкупающего. Формальное соображение о том, что по тогдашней имперской конституции ответственность, как известно, падает не на меня, а лишь на одного рейхсканцлера, не послужило бы для меня препятствием, если бы я решил добровольно предстать перед судом Антанты.
Если бы была хоть малейшая надежда достигнуть таким путем улучшения положения Германии, то я лично ни в малейшей степени не сомневался бы в том, как мне поступить. Мою готовность к самопожертвованию я ведь уже доказал, уехавши из моей страны и отказавшись от трона моих отцов после того, как меня ошибочно и обманно уверили, что таким путем я сделаю возможным улучшение условий мира для моего народа и избавлю его от гражданской войны. Я бы взял на себя эту новую попытку помочь своему народу, хотя одно из выдвинутых передо мной соображений, а именно – необходимость избежать гражданской войны, уже успело в это время обнаружить свою несостоятельность. Моя добровольная явка на суд Антанты в действительности не принесла бы никакой пользы немецкому народу. Она не имела бы никаких последствий и выполнила бы лишь требования врага о моей выдаче, ибо никакой суд в мире не может вынести справедливый приговор по вопросу о виновниках войны раньше, чем не будут опубликованы соответствующие материалы из государственных архивов всех участвовавших в войне держав, как это уже делается Германией; но кто, после неслыханного Версальского договора, мог еще быть таким оптимистом, чтобы поверить тому, что государства Антанты представят в распоряжение суда над виновниками войны свои тайные документы.
* * *
Поэтому, тщательно взвесивши все изложенные выше соображения, выдвигавшие на первый план необходимость отстоять свою честь и сохранить национальное достоинство немецкого народа, я должен был отклонить требование о добровольной явке на суд Антанты. Я не мог уподобиться Верцингеториксу, который, как известно, доверяя великодушию своих врагов, сам выдал им себя головой, чтобы таким путем добиться лучшей участи для своего народа. По поведению наших врагов как во время войны, так и во время мирных переговоров нельзя было предположить, что Антанта окажется великодушнее Цезаря, заковавшего в цепи и затем приказавшего казнить благородного галла, и тем не менее не пощадившего его народ от рабства.
В общем, я хотел бы отметить, что следовать советам врага или хотя бы отчасти прислушиваться к ним – всегда ошибочно. И предложения о добровольной явке, исходившие из благожелательных по отношению ко мне германских кругов, также выросли, хотя, быть может, и бессознательно, на почве неприятельских требований. Уже по одному этому их следовало отклонить. Следовательно, в отношении выяснения виновников войны остается лишь один путь – обратиться к интернациональной беспартийной инстанции, которая не будет судить отдельных лиц, а рассмотрит все события, приведшие к мировой войне, произведет расследование во всех участвовавших в войне странах, разобравшись не только в германских, но и в других государственных архивах, и на основании добытых таким образом материалов вынесет свой приговор. С таким подходом к вопросу о суде над виновниками войны Германия может только солидаризоваться. Кто противится этому, тот сам выносит себе приговор…
Мой взгляд на затрагиваемую здесь проблему выясняется из перепечатываемого ниже письма, адресованного мной 5 апреля 1921 г. фельдмаршалу фон Гинденбургу и преданного им гласности. Чтобы лучше понять это письмо, ниже приводится и предшествовавшее ему письмо фельдмаршала ко мне.
