Философия (гуманизм) Цицерона сугубо практичен: он должен отвечать на сущностные вопросы человеческого бытия. Философия – путеводительница в жизни (vitae philosophia dux)152.
Главное средство достижения поставленных целей «партия гуманности» видела в разуме: «Всегда ясно, что лишь разум способен выносить приговор о жизни, о добродетели (virtus), о честности, а значит, и о благе, и о зле»153, – писал Сенека154 в своих нравственных письмах к Луцилию155.
Поскольку человеку, по мнению Сенеки, природа дала два свойства – разум и общество, – он должен реализовать свои воззрения через изменения в структуре и устройстве государства.
Ощущение необходимости таких изменений не было произвольным и абстрактным мечтанием философов, они видели крайнюю необходимость этого, потребность в этом вокруг себя. Экономика Древнего Рима, подверженная экстенсивному росту и хищническому использованию природы (лесов, пахотных угодий и проч.), уже тогда приводила к засухам, неурожаям, истощению почв и голоду. Именно это, сопряжённое с ростом населения Апеннинского полуострова, толкало Рим к постоянным захватническим войнам для расширения территорий: государству нужны были новые, неосвоенные земли, новые рабы, новые источники сырья (камня, древесины, металла и т. п.).
Не укрылись от взглядов философов острые внутренние противоречия Рима, которые обозначали себя в виде кризисов власти, заговоров, восстаний рабов, брожения черни. Так, более выгодное производство зерна в заморских колониях о. Сицилия и Северной Африки и его последующий импорт в Рим и континентальную Италию приводили к разорению мелких землепашцев Апеннин, к обогащению торговцев, но обнищанию сельского населения и массовой миграции людей из сельских районов в города, где труд свободных людей также заменялся рабским трудом. Миллионное население Рима, по большей части состоявшее из разложившегося пролетариата (беднейших свободных людей), зависящих от подачек богачей и бесплатной раздачи хлеба, постоянно требовало «хлеба и зрелищ», превращая демократию в охлократию – власть толпы.
Эта толпа была управляема и манипулируема тем, кто готов был бросить ей здесь и сейчас жирный кусок, и эта толпа совершенно не задумывалась о будущем. Она была согласна на любое преступление, на любой грабёж и беззаконие, лишь бы остаться безнаказанной и потворствовать своим плотским потребностям. Охлократия позволяла низвести человека до роли скота.
Парадоксально, но «хлеб и зрелища» Рима начинались как раз с попытки на практике реализовать в этом древнем обществе принцип гуманности. В Риме были приняты хлебные законы, которые позволяли бедноте покупать хлеб по сниженным ценам из государственных запасов. Это одна из известных и самых древних мер государственной социальной поддержки.
Первый хлебный закон относится к деятельности народного трибуна Гая Семпрония Гракха и датируется 123 годом до н. э. Эти законы просуществовали несколько столетий. В трудные времена происходила и бесплатная раздача хлеба. Другим проявлением гуманности стала другая реформа братьев Гракхов – Тиберия и Гая – в их попытке перераспределить государственные земли в пользу беднейших римлян. Реформа окончилась убийством обоих братьев и так и не была доведена до конца. Вместе с тем она стала последней поворотной точкой, с которой началось скатывание республики к олигархии, закончившейся «триумвиратом Цезаря – Красса – Помпея», гражданской войной, диктатурой Цезаря и после его гибели – снова гражданской войной и, наконец, принципатом Августа – первого императора Римской империи.
Прошли 2000 лет, и мы снова сталкиваемся с тем же явлением. Те законы, которые подчас принимаются в нашей стране и других государствах, отнюдь не смотрят в будущее и не основаны на разуме и дальнем стратегическом расчёте. Их задача – решение текущих нужд олигархических групп, манипулирующих охлосом в своих интересах. Народ не воспринимается правительством как объединение свободных людей, личностей, а как, к сожалению, скотская масса – объект для манипуляций и помыкания. Мы также переживаем кризис сельских районов и массовую миграцию людей в города, которые, как и Рим начала нашей эры, становятся переполненными пролетариатом, жаждущим отнюдь не духовного и интеллектуального развития.
Но вся история Древнего Рима показывает нам с высоты двух тысячелетий, что в конце этой дороги – упадок и смерть государства. Так стоит ли второй раз наступать на одни и те же грабли?
Великий Цицерон и его «партия гуманности», а также ход последовавшей истории уже определили, что без общедоступного образования, без императива духовного развития государство умирает. Понимание хрупкости человека побудило римлян прямо высказать положение о том, что человек для другого человека священен (homo homini sacer est)156. Современный русский философ Инна Титаренко в своей статье «Истоки Просвещения: от Древнего Рима к Европе XVIII века» совершенно правильно пишет: «Научный и технический прогресс не в силах сам по себе способствовать установлению между людьми согласия и обеспечению их счастья»157.
Более того, добавим: научно-технический прогресс в нашей жизни играет роль усилителя, рычага в любых социальных процессах. И то, что ранее грозило сотнями и тысячами жертв, сейчас уносит миллионы. Прогресс усиливает отнюдь не только позитивные, но в равной, а часто и в большей степени негативные явления в обществе (разрушительную силу оружия, охват хищнического освоения природы и т. д.).
Цицерон прямо противопоставляет достижения разума и достижения власти, желудка и в этом сравнении за разумом признаёт первенство, рассуждая об этом предмете в «Тискуланских беседах»158:
«Я возьму маленького человека из того же города, жившего много лет спустя, вызвав его к свету от его песка и трости, – это Архимед. Когда я был квестором, я отыскал в Сиракузах его могилу, со всех сторон заросшую терновником, словно изгородью, потому что сиракузяне совсем забыли о ней, словно ее и нет. Я знал несколько стишков, сочиненных для его надгробного памятника, где упоминается, что на вершине его поставлены шар и цилиндр.
И вот, осматривая местность близ Акрагантских ворот, где очень много гробниц и могил, я приметил маленькую колонну, чуть-чуть возвышавшуюся из зарослей, на которой были очертания шара и цилиндра. Тотчас я сказал сиракузянам – со мной были первейшие граждане города, – что этого-то, видимо, я и ищу. Они послали косарей и расчистили место. Когда доступ к нему открылся, мы подошли к основанию памятника. Там была и надпись, но концы ее строчек стерлись от времени почти наполовину. Вот до какой степени славнейший, а некогда и ученейший греческий город позабыл памятник умнейшему из своих граждан: понадобился человек из Арпина, чтобы напомнить о нем.
Но вернемся к нашему предмету. Есть ли человек, хоть сколько-нибудь знакомый с музами, то есть с образованностью и наукой, который не предпочел бы быть этим математиком, нежели тем тираном? Сравним образ жизни того и другого – у одного ум живет в постоянной деятельности, в постоянной пытливости, с тем наслаждением искания, которое для ума – сладчайшее из яств, у другого ум – в кровавых злодеяниях, в ежедневном и еженощном страхе. Припомни Демокрита, Пифагора, Анаксагора – какие царства, какие богатства предпочтешь ты сладости их изысканий? Есть лучшая часть в душе человека, и только в ней может быть то лучшее из благ, которого ты ищешь. А что в человеке лучше пытливого и трезвого ума? Будем же пользоваться благами ума, если ищем блаженной жизни; но добродетель – это тоже благо ума; стало быть, оно тоже неминуемо входит в блаженную жизнь. Только отсюда – все прекрасное, честное, благое в нашей жизни, о чем я говорил и должен буду говорить еще подробнее, и все это полно для нас великой радости. А так как блаженная жизнь вся есть непрерывная и полная радость, то все в ней – нравственно и честно» («Тискуланские беседы», XXXIII, 64–67).
