Этого, впрочем, так и не произошло – зато участникам Madness однажды едва не надавали по заднице музыканты другой известной английской группы, The Clash, после того, как Саггс сотоварищи завалились к ним на репетицию, переодетые полицейскими, и изрядно напугали Джо Страммера и компанию. В общем, они, конечно, были, как сказали бы сейчас, такими обаятельными приколистами – не гнушавшимися, однако, и весьма серьезных тем. Один из треков с их второго по счету альбома «Absolutely» назывался «Embarrassment» (то есть конфуз, замешательство, неловкое положение), и его автор, Ли Томпсон, имел здесь в виду уже вовсе не покупку презервативов в шестнадцать лет – а тяжелейшую ситуацию, в которую попала его родная сестра после того, как выяснилось, что она беременна от темнокожего. Простые английские семьи на рубеже 1970–80-х зачастую еще не отличались расовой терпимостью, и родственники едва не отказали Трейси Томпсон от дома. Через несколько лет, впрочем, семья признала Трейси и ее ребенка, так что история закончилась хэппи-эндом, но по состоянию на 1980 год, когда вышла песня «Embarrassment», перспективы выглядели далеко не так радужно.
Интонация песни – разумеется, сочувственная по отношению к Трейси; помимо чисто человеческого выражения эмпатии, Madness таким образом заодно отмежевывались от крайне правой публики, предсказуемо полюбившей ансамбль коротко стриженных белых молодых людей, исполняющих зажигательный ска-панк (проще говоря – от скинхедов). Кажется, сходные цели преследовала и запись кавер-версии композиции «It Must Be Love» не слишком широко известного, но, кстати, замечательного певца Лаби Сиффре – темнокожего барда и к тому же открытого гея. Ее инициатором, правда, выступил не кто-либо из участников группы, но менеджер их лейбла Stiff Records Дэйв Робинсон. С ансамблем у него вообще были странные и трогательные отношения – например, еще во времена, когда Madness выпускали свои ранние синглы на фирме 2-Tone, он загорелся желанием их подписать, но никак не мог выбраться на концерт, чтобы воочию убедиться в сильном впечатлении, которое производила на него их музыка. Однажды попасть на выступление не получилось, потому что на соответствующий вечер у Робинсона была назначена его собственная свадьба, и, недолго думая, он пригласил Madness выступить прямо на ней – как позже вспоминали музыканты, больше всех появлением на церемонии шумного бэнда несколько гопнической наружности была обескуражена невеста.
С «It Must Be Love» Робинсон поставил на карту собственный бизнес – клятвенно пообещал, что сложит с себя полномочия руководителя фирмы Stiff Records и передаст бразды правления музыкантам Madness, если композиция не станет хитом. Впрочем, чутье его не подвело, и на жертвы идти не пришлось: песня попала в чарты и в Англии, и даже в США – первой из работ группы, – а в клипе на нее охотно снялся в эпизодической роли одного из скрипачей сам автор, Лаби Сиффре.
Версия Madness весьма причудливо организована ритмически: одна и та же неотразимая мелодия куплета здесь поется то под качающий регги-рисунок, то под более прямой брит-поповый аккомпанемент с лидирующим фортепиано (вспоминаются некоторые песни группы The Kinks – например, «Mr. Pleasant»). Это – не просто случайность, но симптом постепенной переориентации группы на несколько иное звучание. Отойдя от ска-панка, Саггс и компания двинулись в сторону такого остроумного, лукавого, немного сентиментального брит-попа – действительно почти как у The Kinks и инструментально, и тематически, но, разумеется, в «прокачанном» сообразно новой эпохе звуке. Не зря их четвертый по счету альбом «Rise & Fall» по горячим следам сравнивали с «The Village Green Preservation Society»: это, я бы сказал, чисто английское искусство – одновременно веселое и грустное, поэтичное и ироничное, сентиментальное и реалистическое… Пожалуй, по последнему параметру Madness даже бьют братьев Дэвисов: у тех все же был по большей части эдакий очаровательный лубок, идеализированная картинка старушки Англии с «Afternoon Tea» и прочими милыми традициями – у этих все честнее и жестче. Даже их ранний хит, «Baggy Trousers», сочинен про школу, в которой учился Саггс, причем трактовка темы остроумно противопоставлена пинк-флойдовской «Another Brick in the Wall Part 2» – там учителя символизировали репрессии, а дети требовали оставить их в покое, а здесь, наоборот, есть трудные непослушные подростки в мешковатых штанах и несчастные, вызывающие сочувствие преподаватели, которые изо всех сил пытаются их чему-то научить. Согласитесь, весьма показательная смена оптики – у Pink Floyd красивая пафосная картинка про тоталитарную школу, подавляющую свободу личности, а у Madness все так, как есть на самом деле.
Ну и весь альбом «Rise & Fall» также задумывался своеобразной концептуальной работой по мотивам детских воспоминаний участников группы – правда, по ходу пьесы концепция развалилась, но и в финальной редакции от нее остался как минимум один замечательный трек «Our House» (кстати, рефрен «Our house in the middle of our street» кажется практически парафразом строчек «This is my street, and I’m never gonna leave it» из «Autumn Almanac» The Kinks!). Сочинили эту песню гитарист Крис Фоурмэн и трубач Чес Смэш, и это тоже важная деталь – музыку в Madness писали все, потому что все были не лишены таланта и потому что всем было о чем рассказать. У музыкантов группы всегда была хорошая память и острый, наблюдательный взор; происходящее вокруг них они не привыкли игнорировать и даже высказывались – пускай иносказательно, обиняками – на остро-политические темы. Нет, конечно, Саггс не Моррисси, но Маргарет Тэтчер получила свое и от него – если пример с «House of Fun» кажется немного притянутым за уши, то возьмите такие треки, как, например, «Victoria Gardens» или «One Better Day». Эта наблюдательность позволила Madness избежать того, что сами музыканты привыкли называть «синдромом Рода Стюарта»: когда ты сидишь на искусственной лужайке около своего особняка в Лос-Анджелесе, и тебе просто в силу этого не о чем петь. Им – всегда есть о чем, хотя в родном северном Лондоне по сей день обитает один Саггс, а другие разъехались кто куда, в том числе, например, на Ибицу или в Амстердам.
Не сказать, чтобы группа обошлась вообще без трудных времен – в середине 1980-х, например, у них вышла неудачная пластинка «Mad Not Mad». Позже на протяжении целых шести лет ансамбля и вовсе не существовало как творческой единицы. Но сохранность запасов пороха в пороховницах в конечном счете блистательно продемонстрировал диск «The Liberty of Norton Folgate», вышедший в 2009-м, а название одного из самых ярких треков с него – «Forever Young», «Вечно молодые» – с легкостью тянет на девиз.
Однажды, когда Саггсу было 17 лет и группа Madness только-только прогремела хитами «The Prince» и «One Step Beyond», у него брал интервью один неглупый музыкальный журналист. Он спросил – как вы видите свое будущее? Саггс ответил – не знаю, но я точно не буду прыгать по сцене, когда состарюсь и мне будет лет тридцать; такая перспектива, выражаясь языком треклистов группы Madness, явно казалась ему полнейшим embarrassment! Но видите, как все вышло – сейчас ему крепко за пятьдесят, а все равно: forever young, Саггс и его коллеги скачут по сцене так, как иным молодым и не снилось. И вместе с ними тем же самым занимаются зрители – когда в 1992-м группа давала реюнион-концерт в лондонском Финсбери-парке, то из соседних зданий пришлось эвакуировать людей: от ритмичных прыжков многотысячной толпы тряслись стекла, а в кладке шли трещины. На следующий день выяснилось, что сейсмограф в этот момент зафиксировал землетрясение силой около четырех баллов по шкале Рихтера.
