Впрочем, сейчас его положение стало только хуже.
Господин Якоби тем временем подошел к столу. В руках у него откуда-то появился портфельчик свиной кожи, он открыл его и выложил на стол некий документ на листе дорогой гербовой бумаги.
– Ознакомьтесь, герр Вайсберг! Ознакомьтесь с условиями нашего договора и подпишите его!
Мастер подошел к столу и склонился над документом.
Буквы плясали перед его глазами и никак не желали складываться в слова. Даже гербы на бумаге были какие-то странные. Вместо привычного герба города Нюрнберга – когтистого орла на полосатом красно-белом щите – здесь были изображены языки пламени и жуткое рогатое существо с трезубцем.
– Подписывайте, подписывайте! – торопил господин Якоби. – Это ваш единственный шанс…
Мастер Вайсберг уже ничего не понимал. Он готов был подписать что угодно, лишь бы все это поскорее кончилось.
Он протянул руку – и Якоби тут же вложил в нее искусно очиненное гусиное перо. Тогда мастер завертел головой в поисках чернильницы…
Но тут господин Якоби снова заулыбался, выхватил нож и полоснул мастера по левой руке.
Порез был неглубокий, на руке выступило немного крови. Якоби обмакнул в эту кровь перо и снова вложил в руку мастера.
– Подписывайте!
Теперь его голос звучал громко и значительно, и сам он стал куда крупнее и выше ростом.
Мастер Вайсберг случайно взглянул на стену мастерской – и увидел падающую туда тень. Тень его кредитора.
Она была огромна, куда больше самого господина Якоби, и доставала до закопченного потолка, но самое удивительное, самое страшное – у тени этого мерзкого человечка были отчетливо видны кривые козлиные рога…
– Кто вы? – испуганно прошептал мастер. – Кто вы такой, господин Якоби?
– Что за стр-ранные вопр-росы? – прокаркал тот. – Можно подумать, что вы меня не знаете! Можно подумать, что вы меня первый раз видите! Мы с вами давно знакомы, очень давно, а сейчас познакомимся еще ближе! Подписывайте, мастер, подписывайте договор! Это ваша единственная надежда!
Мастер Вайсберг нерешительно протянул руку с пером к гербовой бумаге.
В голове его творился сумбур, мысли путались. Он понимал, что выхода нет, также понимал, что договор с мерзким господином не приведет ни к чему хорошему.
Он вспомнил старую историю про некоего ученого, доктора Фауста, который тоже подписал договор с неким сомнительным господином… для него это плохо, очень плохо кончилось!
Мастер еще раз попытался прочесть договор, но буквы словно издевались над ним, они прыгали и менялись местами, а некоторые вполне отчетливо показывали язык.
– Подписывай скорее! – рявкнул господин Якоби и грозно навис над мастером.
Странно – он ведь был совсем небольшого роста, а сейчас сделался куда выше часовщика.
– Подписывай! – повторил он грозно.
Рука мастера задрожала и сама потянулась к бумаге, сама вывела на ней размашистую подпись.
И тут же господин Якоби стал, как прежде, маленьким и неприметным, он улыбался и удовлетворенно бормотал:
– Вот и хорошо, вот и славно! Теперь, друг мой, вам нечего бояться! Теперь все в моих руках!
– Я вам не друг! – недовольно проговорил часовщик.
– Нет, как раз теперь-то мы с вами друзья, самые настоящие друзья! Вы ведь подписали этот договор, а там это прямо написано… красным по белому, красным по белому!
Господин Якоби забрал подписанную бумагу и хотел уже убрать ее в свой портфельчик, но вдруг буквы на договоре, которые и до того вели себя неподобающим образом, и вовсе разошлись, заплясали какой-то дикий танец, а потом превратились в языки пламени.
Эти языки в мгновение ока охватили бумагу, и мастер не успел и глазом моргнуть, как злополучный договор сгорел. От него не осталось даже горсточки пепла. Только запах – неприятный запах серы и какого-то большого и опасного зверя.
– Ничего у вас не вышло! – злорадно проговорил мастер Вайсберг. – Сгорел ваш договор!
Господин Якоби, однако, ничуть не казался расстроенным или озадаченным. Напротив, он довольно улыбнулся своими узкими губами и проговорил:
– Что вы такое говорите, мой друг? Почему вы считаете, что у меня ничего не вышло? Напротив, все получилось именно так, как я хотел! Вы подписали договор, и теперь вы у меня в руках!
– Но где тот договор? Он сгорел! От него ничего не осталось! Видите – ничего!
– Ах, как вы наивны, друг мой! Разве вы не знали, что договоры, особенно подписанные кровью, не горят? Один мой знакомый считал, что не горят рукописи, но он как раз ошибался – рукописи горят преотлично. Я знаю одно местечко, где рукописями топят печи в долгие зимние вечера. А вот договоры не горят… наоборот, именно так, сгорая для виду, они приобретают окончательную юридическую силу! Теперь этот договор никак нельзя расторгнуть! Никакими силами! И кстати, это в ваших же собственных интересах, друг мой. Теперь дела у вас пойдут прекрасно, куда лучше, чем шли до того! Уверяю вас! Да вы и сами в этом очень скоро убедитесь! Вот, видите, к вам уже идет заказчик! – и господин Якоби показал на что-то, находящееся за спиной у мастера.
– Где? – невольно спросил Вайсберг и обернулся…
Но за спиной у него никого не было.
А когда он взглянул туда, где только что находился мерзкий господин Якоби, тот тоже исчез.
Александра вернулась в свою комнату, села за стол и положила перед собой с таким трудом добытую фотографию. Значит, вот оно как. Такой приличный с виду старик, мемуары пишет, английский знает… Опять же, с хозяйкой этого дома знаком с детства, а про нее все говорят, что женщина интеллигентная, из старой петербургской семьи.
Да, но он мог Беллу Юрьевну обмануть. Если она в него влюблена с детства, то верит ему безоговорочно, а он этим пользуется…
Тут Александра поймала укоризненный взгляд академика с портрета: дескать, тебя приветили, пустили в приличный дом, а ты вон как о нас думаешь…
На миг ей стало стыдно, как будто академик сказал это вслух, но тут ее осенило.
– Однако позвольте, – сказала она вполголоса, – если Белла Юрьевна знала Никиту Сергеевича с детства, то была в курсе его семейных дел. Вот же доказательство! – она показала академику фотографию. – Тут ясно сказано: мы с Аней и Маргошей. И дата: одна тысяча девятьсот восьмидесятый год. Допустим, ваша внучка никогда не видела эту Маргошу, но возраст-то ее знала! И вот приезжает к ней друг Никита, привозит постороннюю девицу и утверждает, что она – его дочь Рита, а Белла Юрьевна принимает все как должное? Нет уж, Леонид Евграфович, при всем уважении, но ваша внучка тут тоже замешана! Темные дела творятся в вашем доме!
Тут Александра опомнилась. Если кто-то услышит, как она разговаривает с портретом покойного академика, ее сочтут ненормальной. Она прислушалась, а потом снова посмотрела на портрет. И что вы думаете? Академик даже не смотрел в ее сторону.
