— Если ты будешь ругаться, я тебе кляп вставлю, — пообещал я.
Он усилием воли заставил себя заткнуться, и я впервые смог рассмотреть его как следует. В нем мало что осталось от того человека, фотографию которого я когда-то рассматривал в газете: куда делись юность, черные волосы, узкий подбородок, длинный тонкий нос! Возраст, наследственность и тюремная кормежка сделали свое: он заплыл жиром, сгладившим очертания лица и отяжелившим тело.
«Умом не блещет, — говорил Джонатан. — Прямолинеен. Людей предпочитает запугивать и привык, что это действует. Всех окружающих презирает. Зовет их ублюдками и лохами».
— Анджело Гилберт! — сказал я. Он дернулся, и на лице у него появилось удивление: видимо, он думал, что я его не узнаю. Да я и не узнал бы, если бы не звонок Джонатана.
— Давайте начнем с начала, — сказал я. — Это не мой брат посадил вас в тюрьму. Вы сами до этого дошли.
— Все преступники, сидящие в тюрьме, находятся там по своей воле, пробормотала Касси.
Банан взглянул на нее с изумлением.
— Руке уже лучше, — сказала она.
Я смотрел на Анджело сверху вниз.
— Вы приговорили себя к заключению, когда убили Криса Норвуда. Эти четырнадцать лет вы потеряли по своей вине. Так почему же вы хотите выместить это на мне?
Никакого впечатления. Да я и не думал, что это подействует. Человеку свойственно обвинять во всех своих несчастьях других.
— Твой траханый братец меня подставил! — ответил Анджело. — Он спер то, что принадлежало мне!
— Ничего вашего он не крал.
— Нет, крал! — рявкнул он решительным басом. Касси содрогнулась таким грозным выглядел Анджело даже сейчас, когда лежал связанным на полу.
«А ведь утраченное сокровище тоже может пригодиться!» — внезапно подумал я.
Анджело, похоже, боролся с собой, но в конце концов выпалил, все еще кипя от ярости, не находившей выхода:
— Где он? Где твой траханый брат? Я никак не могу найти его!
«Святые угодники...»
— Он умер, — холодно ответил я. Непонятно, поверил мне Анджело или нет; во всяком случае, благодушия ему это не добавило. Банану и Касси стало немного не по себе, но они, слава богу, промолчали.
— Не последишь ли за ним минутку, пока я схожу позвонить по телефону? — попросил я Банана.
— Да хоть час!
— Ты как? — спросил я у Касси.
— Это лекарство — просто чудо!
— Это ненадолго.
Я взял телефон со столика и унес его в кабинет, закрыв за собой дверь.
Я набрал калифорнийский номер, думая, что Джонатана наверняка не окажется дома, что к телефону подойдет Сара, что в Калифорнии сейчас блаженный час сиесты... Но Джонатан был дома и снял трубку.
— Я вот тут подумал, — сказал я. — Эти кассеты, которые искал Анджело Гилберт, — они у тебя сохранились?
— О господи! — сказал Джонатан. — Боюсь, что нет.
Он поразмыслил.
— Нет, мы все выбросили, когда уезжали из Туикенема. Ты же помнишь, мы продали всю мебель и купили здесь новую. Я почти от всего избавился. Ну, кроме винтовок, конечно.
— А кассеты ты выбросил?
— Хм, — сказал Джонатан. — Те три кассеты, что я отправил миссис О'Рорке, я получил назад. Их я отдал Теду Питтсу. Так что, если они у кого-то сохранились, то только у Теда. Но, боюсь, сейчас от них уже мало толку.
— От самих кассет или от системы?
— От системы. Она, должно быть, давно устарела.
«А, какая разница!» — подумал я.
— Сейчас ведь полно компьютерных программ, которые помогают играть на скачках, — сказал Джонатан. — Говорят, некоторые даже действуют.
— А ты сам не пробовал?
— Я не игрок.
— В самом деле?
— А зачем тебе эти кассеты? — спросил он.
— Чтобы отвязаться от Анджело.
— Будь осторожен.
— Ну конечно! А где я могу найти Теда Питтса?
Он с сомнением в голосе посоветовал мне обратиться в ИстМиддлсекскую общеобразовательную школу, где они оба работали учителями, но заметил, что маловероятно, чтобы Тед все еще работал там. Джонатан ничего не слышал о нем с тех пор, как уехал за границу. Быть может, мне удастся разыскать Теда через профсоюз учителей — возможно, там есть его адрес.
Я поблагодарил его, повесил трубку и вернулся в гостиную. Там все было по-прежнему.
— У меня проблема, — сказал я Банану.
— Что, только одна?
— Со временем.
— А! Да, это главное.
— М-м... — я посмотрел на Анджело. — Тут в доме есть чулан...
Надо отдать Анджело должное: страха он не ведал. Он понял, что я не намерен его отпускать — я это прекрасно видел, — но не испугаются, а только еще больше разозлился и принялся извиваться, пытаясь порвать путы.
— Приглядывай за ним, — сказал я Банану. — В чулане полно всякого барахла, так что его сперва надо расчистить. Если ему удастся распутаться, стукни его еще разок по голове.
Банан смотрел на меня так, словно никогда раньше не видел. Хотя, возможно, так оно и было. Я, извиняясь, коснулся плеча Касси, вышел в кухню и отворил деревянную дверь со щеколдой, за которой были ступеньки, ведущие вниз, в чулан.
Чулан был комнатой с кирпичными стенами, бетонным полом и единственной лампочкой, свисающей с потолка. В нем было прохладно и сухо. Когда мы поселились в домике, в чулане были свалены садовые стулья, но теперь мы выставили их на газон, так что в чулане остался только всякий хлам: керосинка, несколько банок с краской, стремянка и удочки. Я по очереди вынес все это из чулана и сложил в кухне.
Когда я управился, в чулане не осталось ничего, что могло бы помочь узнику выбраться. Но держать его придется все равно связанным, потому что дверь практически не запирается. Да и сама дверь была собрана из досочек, скрепленных тремя поперечными планками и свинченных винтами — слава богу, головки винтов смотрели в кухню. В верхней части двери было просверлено шесть отверстий в палец шириной — видимо, для вентиляции. В целом довольно крепкая дверь — но против такого пинка, каким Анджело вышиб входную, она явно не устоит.
— Ну вот, — сказал я, возвращаясь в гостиную. — Значит так, Анджело. Сейчас мы тебя запрем в чулан. Выбора у тебя нет — разве что вернуться в тюрьму. Потому что вот за это, — я указал на разоренную комнату, — и за это, — я указал на руку Касси, — тебя немедленно отправят обратно за решетку.
— Только попробуй! — прорычал Анджело.
— И попробую. Ты эту кашу заварил, тебе ее и расхлебывать.
— Я тебе мозги вышибу!
— Ага. Попробуй. Ты ошибся, Анджело. Я — не мой брат. Он был хитрый, он тебя подставил по-крупному, но он никогда не стал бы применять грубую физическую силу. А я стану. Понял, ты, ублюдок?
