– А что вы хотите?
– Галицию, Лодомерию
[131] и Буковину.
– Это приемлемо, – кивнул Франц.
– Это ещё не всё. Это минимум, после которого нам вообще можно о чём-то разговаривать. Главный момент в другом. С Австро-Венгрией я подписывать мирный договор не буду. Не хочу. Слишком много она принесла зла России. Немотивированного. Зачастую действуя исподволь, тайком. Сколько было в её пределах организовано покушений на монархов России? Сколько создано проблем в пограничных регионах? А польский вопрос? А украинский вопрос? А удары в спину России во время совместной борьбы с османами? Просто ради того, чтобы мы не могли воспользоваться плодами своих побед. Поэтому – Карфаген должен быть разрушен. Даже если мне придётся своими войсками штурмовать ваши горные массивы. Чего я не хочу. Да и вы, полагаю, тоже. Поэтому, я думаю, мы сможем договориться.
– Возможно, – кивнул Франц. – Но вот беда, я уполномочен вести с вами переговоры только от имени Австро-Венгрии. Все мои верительные грамоты подписаны регентом Двуединой монархии. Значит, всё, о чём мы договоримся в ином ключе, не будет иметь законной силы.
– Насколько велики ваши полномочия?
– Я вправе заключать с вами любой мир, кроме полной капитуляции.
– Неплохо, очень неплохо, – покивал Николай Александрович и задумался.
– Но только от лица Австро-Венгрии, – сразу же дополнил визави.
– Я уже понял. Давайте поступим следующим образом. Я готов заключить мир с Австро-Венгрией, приняв от неё земли Галиции, Лодомерии и Буковины. Немедленно. Но при условии, что в течение месяца после подписания мирного соглашения Австро-Венгрия выполнит ряд моих условий. Целиком. Без исключений.
– Я этого гарантировать не могу.
– Если они выполнены не будут, то через месяц наше соглашение станет недействительным и война продолжится. У меня как раз будет время подготовиться и отремонтировать танки.
– Я понял вас, – кивнул Франц, немного помрачнев. – Что именно вы хотите, чтобы сделала Австро-Венгрия?
– Дочь покойного Франца Фердинанда, София
[132], принимает корону Чехии и Моравии, принимая под свою руку земли словаков и украинцев
[133], что ныне лежат под венграми. После чего она обручается с моим сыном Всеволодом. Сохраняя за собой эти титулы и передавая право на эти земли своим наследникам. Максимилиан принимает титул короля Австрии, забирая оставшиеся владения австрийской короны. Его брат Эрнст принимает титул короля Венгрии. Ну и наконец, проводится конференция, где Австро-Венгрия признается распущенной.
– Это будет очень сложно сделать. Сами понимаете.
– Я со своей стороны гарантирую их права на престол силой оружия, если потребуется. И независимость новых государств в течение первых пяти лет их существования. Дальше уже сами, но уж что-что, а никто из крупных игроков вас под шумок не проглотит.
– Очень хорошо. Но… Вы выдвигаете излишне радикальные требования.
– Карфаген должен быть разрушен. В отличие от Рима – я готов к намного более спокойной и гуманной форме «разрушения». Для меня важнее сама идея разрушения Австро-Венгрии, чем фактическое уничтожение всех отличившихся на подпольной борьбе со мной. Слишком много крови. Не хочу. Хотя у меня и имеются поимённые списки. Однако, если вы не выполните моих требований, я буду вынужден возобновить военные действия и вести их до конца… со всеми вытекающими последствиями. Благо завершив кампанию против Германии, я могу сосредоточить против вас все свои силы, включая переброшенные с Кавказа бригады горных стрелков.
Франц внимательно посмотрел на Императора и кивнул, принимая его слова. О чём можно ещё тут разговаривать? Ему фактически выдвигался ультиматум. Причём хуже всего то, что он специально давал время на «подумать и всё уладить». А это в сложившейся ситуации гарантировало только одно – ослабление единства внутри рассыпающейся по швам державы. И даже если ультиматум не будет исполнен, каждый день перемирия играл на руку России, а не Австро-Венгрии…
Эпилог
1914, декабрь, 26, Санкт-Петербург
Заканчивался тихий зимний вечер. Рождество только-только отпраздновали. А оно в этом году собрало вместе практически все остатки августейшей фамилии. Впервые за несколько лет. Император, получив сильный удар по этому направлению, решил более не передоверять столь важную работу. Мама его подвела, увлёкшись борьбой за собственную власть. Супруга не справилась, не устояв перед давлением свекрови. И вот – он расхлёбывает последствия своей доверчивости. Хотя, казалось бы, как можно было всё так упустить? Но удалось…
Николай Александрович играл с сыном в го. Со Всеволодом. Молча. Он был очень уставшим, а сын делал мало ошибок. Надо сказать, что они редко играли. Тем более публично. И ещё реже заканчивали партии, стараясь оставлять их открытыми, дабы не было ни победителя, ни проигравшего. Держа в уме то, какой травле подвергали младшего сына старшие, он старался как-то смягчить боль от этой психологической травмы. Конкурировать им было не нужно. Совсем не нужно. Да и вообще – он старался работать с ним в другом аспекте: таскал с собой на различные дела, давая «пощупать» власть своими руками и посмотреть на то дерьмо, с которым приходится ежедневно сталкиваться. И всё, что Всеволод не понимал, рассказывал. А выяснять, что непонятно, просто: достаточно после того или иного действия попросить парня объяснить, что он увидел, услышал и понял. После чего скорректировать оценку, указав на упущенные детали…
Невдалеке на диване сидели София, Серафима и Таисия. Они довольно живо обсуждали что-то. Николай особо не слушал, лишь отслеживал общую тональность разговора. Если быть совсем точным, то беседу вели Таисия и Серафима, а София просто теребила локон волос и слушала. Она ещё слишком плохо понимала по-русски. Из-за чего чувствовала себя некомфортно, вынуждая Всеволода или Клеопатру постоянно быть с нею, благо они недурно говорили по-немецки.
