— Дэвон, тебе не следует уделять так много внимания слухам, которые ходят среди прислуги, ты этим унижаешься. Где ты вообще такое услышал?
— От одной из служанок, Пенелопы — так, насколько я помню, она назвалась, — сказал он, глядя прямо на меня.
— Зачем ей говорить тебе такое? — спросил Стивен.
— По моему опыту, лежащая на спине женщина скажет тебе всё, что ты захочешь узнать, — с плотоядной ухмылкой сказал Дэвон. Ни стыда, ни совести.
Меня затопила ярость. Мир окрасился красным, и видел лишь Дэвона Трэмонта, окровавленного и разорванного у моих ног. Я поднял кулаки, и пошёл на него, приготовившись сделать моё видение реальностью. Я услышал шелест стали, и ощутил острое лезвие у своего горла, что тотчас же меня остановило.
— Я вижу, что ты носишь меч, кузнец. Почему бы тебе не попробовать воспользоваться им? — спросил Дэвон, и глаза его торжествующе сверкнули. Он обучался владению мечом с детства, в то время как я никогда в жизни клинка не держал. Исход мог быть только один.
— Планируешь добавить убийство к своему списку грехов, Дэвон? Ты же знаешь, что он не может победить тебя с мечом, — спокойно и уверенно произнёс Марк. — Лишь трус провоцирует бой, который не может проиграть. Почему бы тебе не попробовать что-то поинтереснее.
Меч Дэвона не шелохнулся, но его уверенность пошатнулась:
— Что ты предлагаешь?
Марк улыбнулся:
— Поскольку ты бросил вызов, позволь Мордэкаю выбрать состязание.
Дэвон поразмыслил над этим немного, затем ответил:
— Что выберешь, мальчишка? — зыркнул он на меня. У меня сложилось чёткое впечатление, что если бы я выбрал состязание, в котором он не мог победить, то он всё равно бы нашёл повод воспользоваться мечом.
— Шахматы, — сказал я. Я почувствовал стекающий по моей спине холодный пот, но выражение моего лица было вызывающим.
— Ты думаешь, что можешь победить меня в джентльменской игре?
— Я вас джентльменом не считаю, — ответил я, но моя более благоразумная сторона вопила, чтобы я заткнулся. Обычно не следует провоцировать человека, держащего острый инструмент у твоего горла.
— Хорошо, — сказал он, и изящным движением вложил меч в ножны. — Но без крови честь не может быть удовлетворена. Почему бы нам немного не побиться от заклад?
— На что вы хотите поспорить? — сказал я.
— Сто золотых марок, — осклабился он, — и если ты не сможешь выплатить долг, то я возьму тебя к себе в качестве крепостного.
Вот теперь я вляпался глубоко, такой суммы я и за десять жизней не заработаю, даже дворянин побоялся бы потерять такие деньги.
— Нет, — послышался низкий голос, — если он проиграет, то его заклад выплачу я, — сказал у нас за спинами стоял никем не замеченный Джеймс, Герцог Ланкастера. — А если он победит, то ты заплатишь, я об этом позабочусь.
Дэвон нашёл свои манеры, и отвесил неглубокий поклон:
— Будет по-вашему, ваша светлость, — сказал он, уже не осмеливаясь оскорбить человека, у которого был гостем.
После этого мы отправились в гостиную солнечной комнаты, где было предостаточно столов. Герцог шёл рядом со мной.
— Надеюсь, ты преподашь этому псу урок, Мордэкай, — сказал он тоном, который предназначался только для общения между нами. Я посмотрел на него, и впервые задумался о том, сколько он для меня сделал. Мальчишкой я никогда не подвергал сомнениям тот факт, что семья Марка желала, чтобы я проводил время с их сыном. Теперь, когда я узнал о своём происхождении, всё это приобрело гораздо больше смысла. Я решил, что постараюсь победить.
Чего Дэвон не мог знать, так это того, что я был, возможно, лучшим шахматистом в Ланкастере. Марк на это и рассчитывал, когда предложил, чтобы я выбрал игру. Самой крупной неизвестностью являлись навыки самого Дэвона, которые, как я подозревал, могли быть достаточно значительными.
— Я постараюсь, ваша светлость, — ответил я ему. — Я также попросил бы вас позднее о приватной аудиенции.
— Не нужно быть таким формальным, Мордэкай, ты сам мне почти как сын, от кого бы ты ни родился, — учтиво ответил он.
— Я как раз о моём рождении и хотел поговорить, — сказал я, и он посмотрел на меня с поднятыми бровями. Затем он кивнул:
— Я ожидал, что этот день наступит, — ответил он, — но давай сперва позаботимся о более насущных делах, — закончил герцог. Марк подошёл ближе, и вопросительно посмотрел на меня. Я покачал головой, давая ему понять, что сейчас не время.
Несколько минут спустя я сидел за столиком напротив Дэвона Трэмонта.
— Почему бы тебе не расставить фигуры, кузнец? — усмехнулся он, будто намекая, что я не знаю их правильное положение. Я без комментариев сделал, как он сказал.
— Похоже, что у тебя не хватает одной фигуры, или ты не знаешь, куда она ставится? — сказал он, когда я закончил.
— Я подумал, что мы могли бы сделать игру поинтереснее, — ответил я. Если честно, то я не уверен, что на меня тогда нашло. Его снисходительное отношение окончательно меня достало: — Даю фору: я буду играть без одной ладьи.
— Ты оскорбляешь меня. Давая такую фору, ты ставишь себя в заведомо проигрышное положение. Я бы предпочёл обыграть тебя в равных условиях, чтобы никто не стал утверждать, будто победу мне дала твоя глупость, — отозвался Дэвон. Он больше не усмехался, его ум напряжённо работал, пытаясь решить, кем я был — хитрецом или глупцом.
— Тогда подсластим заклад, поскольку эта фора может обесценить вашу победу, — сказал я. Меня охватила холодная ярость, и я хотел увидеть, как этот мелочный дворянчик вспотеет: — Как насчёт двухсот марок? А я буду вашим крепостным даже если герцог выплатит мой долг.
Дэвон чуть не дёрнулся, когда я озвучил эту сумму:
— Ты хочешь поставить на кон чужие деньги — возможно, добрый Герцог имеет собственное мнение по поводу твоей безрассудной небрежности в отношении его кошелька, — воспротивился Дэвон. Он бросил взгляд на Джеймса: — Ваша светлость? — спросил он, в ожидании ответа.
— Мои деньги в такой же безопасности, как если бы были в личном хранилище короля. Я не возражаю, — точно выверенными словами поубавил он в Дэвоне уверенности. Никаких признаков волнения он не выказывал.
— Что ж, хорошо, я принимаю твоё предложение, — спокойно ответил Дэвон, но я видел, как пурпурная аура неуверенно качнулась вокруг него. За последние несколько дней моя способность ощущать разные вещи стала более тонкой. Он начал партию своей ферзевой пешкой.
Следующие несколько минут прошли тихо, пока мы играли, и ко мне пришло понимание того, что мой оппонент был довольно умелым. Это знание грозило разрушить мою концентрацию, но злость внутри меня отринула сомнения в сторону. Он подставил свою пешку — тонкий гамбит, который почти ничего ему не стоил, поскольку у меня уже не хватало одной крупной фигуры. Если бы я забрал эту пешку, то оказался бы прижатым на той стороне доски, где у меня уже была слабость.
