Вообще-то именно так я и поступал — у меня не было причины скрывать свои последние планы, кроме заботы о том, чтобы ближе к концу она была более согласной.
— Не намеренно, — солгал я, — но теперь, когда время пришло, я рад, что так поступил.
— Право же, иногда бываешь таким ублюдком, — мило ответила она. — Ладно, как именно нам это делать?
Это было единственной частью уз, к которым я внимательно прислушивался в прошлом, когда Сайхан её наставлял.
— Сначала обнажи свой меч, и мы будем держать его между собой, а потом просто попроси, формально и со всей серьёзностью, чтобы я тебя освободил. Ты должна говорить это серьёзно. Я тоже отвечу формально, а потом нам нужно отпустить друг друга… здесь, — указал я себе на грудь. Её глаза снова начали увлажняться, когда я указал жестом на своё сердце.
— Ладно, — ответила она, позволив своей голове склониться вперёд. Она обнажила свой меч, и положила его себе на ладони, встав лицом ко мне. Когда я положил свои ладони поверх её, она произнесла:
— Я, Пенелопа Иллэниэл, нарушаю свою клятву и прошу тебя освободить меня от связывающих нас уз, — сказала Пенни. Её волосы упали вперёд, закрыв от меня её лицо, но я видел, как на камне между её стопами появились мокрые пятна.
Я сделал глубокий вдох, и ответил ей:
— Я, Мордэкай Ардэс'Иллэниэл, освобождаю тебя от твоих уз, — произнёс я, вложив в эти слова силу, и ощутил внутри себя, как наши души разделились. Какая-то часть меня, бывшая ею, которую я не осознавал — эта часть ускользнула прочь. На миг меня заполнило ощущение невероятной пустоты, поскольку впервые за последние месяцы я был лишь самим собой, один. Меч, который мы держали, на миг засветился ярче, а потом раскололся, будто был стеклянным.
Мы тихо постояли минуту, не осмеливаясь говорить. Мы оба знали, что расстояние между нами стало больше, чем жалкие дюймы, которые разделяли нас физически. Наконец я нарушил молчание:
— Как ты себя чувствуешь? — спросил я.
— Гораздо более слабой, — грустно ответила она. — Я забыла, каково это — быть нормальной. А ты как?
— Я чувствую себя пустым. Как человек, который живёт один в доме, ставшим для него слишком большим, — честно ответил я.
Она серьёзно посмотрела на меня, уперев взгляд в мои глаза. Несмотря на то, что мы только что совершили, я видел в ней невероятную силу духа. Каждый раз, когда я смотрел на неё, я будто снова в неё влюблялся.
— Твои глаза снова голубые, — с тоской сказала она.
— Я думаю, тебе больше идёт твой естественный карий, — сказал я в ответ.
— Так какими тайнами ты должен поделиться? — сказала она, меняя тему.
Я открыл толстый кожаный кошель, который носил на поясе. Заглянув внутрь, я увидел использованный нами при создании уз самоцвет. Он больше не светился. Я не обратил на него внимания, и вытащил два тряпичных мешочка, помеченных чернилами.
— В этом мешочке лежат стекляшки, которые уничтожат дамбу, — сказал я ей. — Когда придёт время, уничтожь их. Я надеялся сперва загнать врага обратно в низину, но тебе придётся решать самой, поскольку меня здесь не будет.
— А что во втором? — спросила она.
— Этот я пока подержу у себя, но если я умру до того, как применю его, то тебе нужно быстро его забрать. В нём — ключи для бомб под тем полем, — указал я на землю перед нами, между внешней стеной и частоколом.
— Но это же внутри линии нашей обороны, почему? — сказала она с замешательством во взгляде.
— Частокол — это ловушка. У меня не было железа, но я приказал людям закопать под землю большие камни, как с внутренней, так и с внешней стороны частокола. Но я не сказал им — зачем. Камни простираются примерно на сотню ярдов от нашего земляного вала. Ближайшие — примерно в шестидесяти ярдах от стен. Я боялся, что чуть ближе — и они могут разрушить наши стены, — сказал я ей.
Она покачала головой:
— Я всё ещё не понимаю. Почему не закопать их подальше?
— У нас кончилось железо. Камни — гораздо крупнее и тяжелее. У меня не хватало времени на то, чтобы люди повсюду раскапывали большие ямы и затаскивали туда камни. Чем дальше, тем большую площадь нужно покрыть. Единственное место, где враг точно будет — здесь, — снова указал я на землю под нами.
— Тогда зачем вообще утруждать себя строительством частокола?
— Всё это — часть обмана. Враг, вероятно, не бросит всех своих людей в атаку, пока они не пробьются через наши стены. Земляной создаёт у них впечатление, что мы серьёзно относимся к защите замка. Когда они прорвутся через частокол, то могут сразу же пойти в атаку. Однако, если они подождут, пока не обрушат ворота или одну из стен, то нам придётся сдерживать их, пока они не войдут в двор самого замка, — тщательно разъяснил я.
— Почему? — спросила она.
— Я не хочу использовать наш козырь, пока они не бросят в атаку большую часть своих людей. Мы должны ждать, пока большая их часть не окажется у стен, прежде чем использовать этот козырь, иначе мы зря лишимся нашего единственного преимущества. Поэтому если они прорвутся через внешнюю стену раньше, то мы должны сдерживать их здесь, пока они не бросят сюда всех, — сказал я.
— Тебе следует просто дать мне этот мешочек сейчас же, — предложила она.
— Я хочу иметь возможность плюнуть им в лицо и лично взорвать их всех к чёртовой матери. Если мне суждено умереть, то я хочу умереть с музыкой, — опасно улыбнулся я. — Можешь забрать их из моих холодных, мёртвых пальцев, если мне не удастся ими воспользоваться.
— Я правда хотела бы, чтобы ты не говорил так, — пожаловалась она.
Моё сердце было легче, чем за последние месяцы. Несмотря на пустоту, ощущение было такое, будто какая-то ноша свалилась с моих плеч.
— Если я не могу шутить о своей приближающейся смерти, то о чём я вообще могу шутить? Ты бы предпочла, чтобы я был в печали?
Она немного посмеялась, пока из её глаз снова не потекли слёзы, а потом она обняла меня. Во мне шевельнулась боль за неё — умирать было проще. Мой путь почти завершился, но перед ней всё ещё лежала долгая, одинокая дорога… без меня. Впервые с тех пор, как Марк подал мне мысль о том, чтобы солгать Пенни про её «положение», я почувствовал себя виноватым. Я надеялся, что однажды она меня простит, когда правда наконец-то раскроется.
* * *
Обстрел начался, когда солнце оторвалось от горизонта. Теперь, освободившись от уз, я обнаружил, что снова ощущаю объекты на гораздо более дальнем расстоянии. Когда к нам полетели первые камни, я почувствовал их задолго до того, как они упали. Из прихоти, я произнёс слово, и махнул рукой вбок, сбивая один из самых крупных валунов в полёте, пока тот не достиг нас. Ясность моих ощущений меня поразила. После проведённых в полуслепом состоянии месяцев моя сила казалась как никогда лёгкой в использовании.
