— Если у тебя есть этому объяснение, Гарэс, то выкладывай его быстро, — предупредила она. Она говорила сквозь сжатые челюсти, и таким тоном, какой я слышал лишь в резких случаях, когда она убивала людей.
— Есть, — выпалил я, — но быстро объяснить не получится, — проговорил я, замечая, насколько влажной была её кожа. Хотя она проснулась, цвет её лица был бледен, и плечи её дрожали. Она, наверное, была больной и слабой как никогда, и, очнувшись, обнаружила себя в объятиях Гарэса. Она сделала очевидные выводы.
Несмотря на не прекращавшуюся боль, я почувствовал себя ужасно из-за того, что напугал её:
— Насколько много ты помнишь? — спросил я.
Боль в моей руке резко усилилась:
— Это не похоже на объяснение.
Простого ответа у меня не было. Я не хотел использовать против неё магию. Это лишь ухудшит ситуацию. В качестве компромисса я использовал безмолвное заклинание, чтобы заблокировать нервы, которые шли в мою руку. Так я, по крайней мере, мог ясно мыслить, и дополнительным преимуществом этого было то, что она по-прежнему ощущала, что контролирует ситуацию. Я не мог придумать почти ничего хуже, чем проснуться полумёртвой и с мыслью о том, что подверглась насилию в беспомощном состоянии.
Вот тебе и любовь. Я решил, что в худшем случае я, наверное, смогу просто исцелить потом нанесённый ею ущерб.
— Я — не Гарэс Гэйлин, — осторожно сказал я, продолжал прикидываться беспомощным.
Её тело напряглось, поэтому я начал извиваться, будто от боли. Затем она заявила:
— Соврёшь ещё раз, и я её сломаю.
— Раньше это было его тело, — сказал я ей. — Я был мёртв, но они с Уолтэром каким-то образом спасли меня.
Она застыла, вперившись в меня взглядом робкой надежды. Мне захотелось расплакаться, когда я увидел её в таком уязвимом состоянии.
— Это слишком жестоко. Нельзя такое говорить. Никто не смог бы сказать что-то настолько ужасное, — ответила она, и на её лице ясно отражалась буря, рвавшая струны её сердца.
— Только ты, Пенни, я никогда не любил другую… только тебя, — сказал я, перефразировав то, что она сказала мне в конце.
Тут она заплакала, и я к ней присоединился. Просто за компанию, конечно же — никому не нравится плакать в одиночку.
Чуть погодя она расслабилась, и позволила мне обнять её своей здоровой рукой. Вторую руку я не чувствовал. Я попытался поцеловать Пенни, но она отвернула голову:
— Нет.
Это меня уязвило, но я попытался не подать виду.
— Дело в твоём лице, — сказала она, увидя боль в моём взгляде. — Ощущение такое, будто я делаю что-то неправильное.
— Я — на самом деле Мордэкай, — заверил её я.
— Это — не его лицо, — повторила она. — Борода, глаза, они другие… даже твой голос.
— Прости, — сказал я, осознав, что впереди нас ждал целый вагон скрытых, странных проблем относительно моего тела. «Может, если я использую иллюзию, чтобы у меня стали прежние внешность и голос…».
Она поцеловала меня без предупреждения. Это был короткий и неуклюжий поцелуй, но всё равно чудесный. Однако я чувствовал, что она пыталась избежать бороды. Моя собственная борода была короткой и ухоженной, а у Гарэса была опасная, дикая копна.
— Мы что-нибудь придумаем, — сказала она мне.
Поцелуи чудесно сказались на состоянии моего… духа, но я отстранился от Пенни. Остальное могло подождать. Она была слишком слаба, чтобы я мог позволить ей зайти дальше поцелуев.
— Я принесу чего-нибудь поесть, — сказал я. Вообще, я и сам проголодался.
Встав с кровати, я попытался одеться, но моя рука всё ещё не работала.
— Это не я, — сказала Пенни.
Я объяснил ей про паралич, и вернул чувствительность нервам. Почему-то её это очень развеселило. Когда вернулась чувствительность, запястье всё ещё весьма саднило.
Быстро одевшись, я нашёл Уолтэра уже трудившимся над котелком на кухне. Пахло окороком, горохом и смесью специй. Я не ожидал, что он окажется хорошим поваром, но, с другой стороны, учитывая многие годы, проведённые им вдали от жены и семьи…
— Хорошо смотришься в фартуке, — сказал я ему.
Он поднял взгляд от котелка:
— А ты хорошо смотришься живьём.
— Ты, наверное, всем рыженьким это говоришь, — сострил я. На это мы оба рассмеялись.
— Как она? — спросил он чуть погодя.
— Неважно, — признался я. — Я её тогда чуть не убил…
— Она виновата в этом не меньше тебя, — сказал Уолтэр, пробуя своё творение. — Твоя жена порой немногим умнее тебя, и вдвое упрямее.
— Мы хорошо сочетаемся, — согласился я. — Я хочу ещё раз поблагодарить тебя. Ты рисковал ради меня всем.
Он не отрывал взгляда от котелка:
— Мы через слишком много прошли, чтобы начинать сентиментальничать в такую рань, — ответил он слегка хриплым голосом.
Тут я был с ним согласен, поэтому сменил тему:
— Почему ты поместил нас в одну из гостевых комнат?
— Мы не могли добраться до твоего «другого» дома, — ответил он с лёгким оттенком фрустрации в голосе. — Когда мы открыли дверь, она вела лишь в твои фальшивые покои.
Закрывая глаза на это, наши «фальшивые» покои всё же были весьма удобными, и в них на самом деле было много личных вещей, вроде некоторых из наших предметов одежды.
— Однако я удивлён, что вы просто не воспользовались той комнатой.
— Я предпочитал иметь вас поближе, на случай, если я кому-то из вас понадоблюсь, — сказал он, передавая мне поднос с двумя большими тарелками исходящего паром супа.
Это снова напомнило мне, каким удивительно добрым Уолтэр мог быть. В прошлом некоторые, включая меня, винили его в чрезмерной осторожности, но он был сложным человеком. По правде говоря, его смелость никогда не подводила меня, когда она действительно требовалась, и его способность заботиться о своих ближних всегда была мне примером для подражания.
Новое присутствие заставило меня приостановиться — кто-то подлетал ближе к замку. Перефокусировавшись, я изучил визитёра. Это был не один из богов. Похож был на орла, но эйсар у него был слишком мощным. Он испускал сияние, которое могло указывать лишь на волшебника, и ощущался знакомо. Я повернулся к Уолтэру:
— Ты совсем недавно сказал «мы»…
Он кивнул:
— Гарэс должен скоро вернуться, — ответил он. Орёл всё ещё был за пределами дальности Уолтэра.
Я одарил его недоумённым взглядом:
— Но…? — начал я, и, не в силах найти слова, поставил поднос обратно на стол, и жестом рук указал на своё тело.
Теперь пришёл его черёд принять недоумённый вид:
