Я в отчаянии огляделся. Харолд стоял напротив меня, рядом с Королевой. Каковы бы ни были его чувства, я мог лишь предположить, что он будет действовать на стороне суда, если моя жена нападёт. Дополнительные стражи и Гарэс давили на меня. Зал Лордов мог мгновенно превратиться в поле битвы.
Победителей в ней не будет.
Протянув руку, я накрыл ладонь Пенни своей:
— Нет, — тихо сказал я. — Нам не победить.
Тут Роуз ткнула подтолкнула меня, и я осознал, что пропустил вопрос Верховного Юстициария.
— А? — сказал я в некотором замешательства.
— Вы хотите сказать какие-то последние слова? — повторил он.
Я моргнул, и сделал глубокий вдох:
— Да, Ваше Благородие, я хотел бы обратиться к полной ассамблее лордов.
— У вас одна минута на речь, — ответил он.
Обратившись к собравшимся, я создал упорное выражение у себя на лице:
— Хотя я нахожу решение суда справедливым, я хотел бы ещё раз повторить, что я лишь старался как мог, находясь в необычных обстоятельствах. Если бы я мог изменить случившееся в Трэмонте, то изменил бы. Что же касается самого Герцога, то я не раскаиваюсь. Я также хотел бы предупредить любых присутствующих, кто мог быть его скрытым сообщником. Я уже однажды вернулся из мёртвых. Если я выясню, что кто-то из вас был с ним заодно, или если кто-то из вас создаст новый заговор против нашей королевы, то я найду способ вернуться снова. И ничто не укроет предателей от моего возмездия.
Лица некоторых людей побледнели в ответ на мою речь. Огонь в моём взгляде не оставлял сомнений, что даже моя смерть не спасёт грешников. Я надеялся, что теперь они не смогут спать по ночам.
Очередной посыльный от Королевы нашёл ухо Верховного Юстициария, и чуть погодя тот снова поднял ладонь:
— Согласно нашим древним законам и традициям, наш монарх оставляет за собой право помилования. Вместо того, чтобы действовать самой, она приказала суду смягчить приговор Лорда Камерона. Из уважения я сделаю это, иначе правосудие не свершится, — объявил Граф Уинфилд.
Теперь я оказался сбитым с толку:
— Что это значит? — спросил я у Роуз.
— Это значит, что Королева использует своё право помиловать тебя, если Верховный Юстициарий откажется изменить твой приговор. Чтобы не позволить этому случиться, он согласился дать тебе менее строгое наказание, — шёпотом объяснила она.
Меня захлестнуло облегчение.
Верховный Юстициарий продолжил:
— Поэтому я уменьшу приговор до штрафа в двадцать золотых, которые будут выплачены за смерть каждого человека, погибшего в нападении на владение Трэмонта, и десяти плетей, которые будут выданы завтра в полдень. Золото, выплаченное в результате этих штрафов, будет выдано наследникам или родственникам погибших. Для тех, у кого нет родственников, число каковых, как я понимаю, велико, золото будет удержано, чтобы помочь тому, кому Королева отдаст эти земли.
Хотя мне следовало быть благодарным за избавление от угрозы смерти, трудно было чересчур радоваться её замене. Ариадна хмуро смотрела на Графа Уинфилда со своего места позади него, явно недовольная его заменой, но промолчала. Её единственным вариантом на этот момент было бы всё равно помиловать меня, и аннулировать весь судебный процесс.
Плети для дворянина королевства были практически неслыханным делом, и унижение, сопровождавшее такое публичное событие, большинством присутствовавших дворян считалось, вероятно, едва ли предпочтительней смерти.
Плети в Лосайоне были не такими цивилизованными или гуманными, как в Гододдине. Там использовали короткий жезл, оканчивавшийся рядом заплетённых кожаных ремешков. Это было больно, но если число плетей не было очень большим, то опасности не представляло.
Однако в Лосайоне традиция была иной, скорее всего пошедшей от ранних наказаний, которые давали на кораблях. В Лосайоне плети выдавали средней длины кожаным кнутом, способным вспарывать кожу пленника, если им били с достаточной силой и умением.
В результате число выдаваемых в Лосайоне в качестве наказания плетей было обычно низким, по две или три за большинство нарушений. Пять или шесть использовались для очень серьёзных преступлений, а выдавать больше было делом необычным. Десять плетей могли быть опасны, если наказуемому сразу же не останавливали кровь. Приговор в двадцать плетей иногда оканчивался смертью, даже при оказании помощи.
Я готов был поспорить, что королевский плетничий весьма гордился своей работой.
Пенни трясло от ярости.
— Пенни, тебе надо успокоиться, — сказала ей Роуз, поскольку та, казалось, была на пороге неистового душевного расстройства.
— Ты на это не согласишься! — сказала моя жена, с негодованием зыркая на меня. — К чёрту их всех, они не могут так с тобой поступить.
Я храбро улыбнулся:
— Уинфилду я никогда не нравился, но я переживу, — заявил я. Моя смелость казалась мне фальшивой как никогда прежде.
— Нам не нужны эти люди, Морт. Нам не нужны титулы или деньги. Мы можем…
— …поговорить об этом позже, — перебил я. Вокруг было слишком много глаз и ушей.
Подняв головы, мы позволили последним минутам суда миновать, пока нас не отпустили, и затем мы покинули зал. Мы были в плохом настроении, когда наконец ушли, но мы с Пенни чертовски постарались не показать этого никому.
Глава 53
Наш спор тем вечером был горячим и горьким.
Пенни считала, что нам следует всё бросить, не согласившись на наказание. Я считал иначе. В конце концов это было из числа вещей, насчёт которых она не смогла меня переубедить.
Магия могла сделать порку менее болезненной различными способами. Щит полностью сведёт всё на нет, но будет заметен. Лёгкое упрочнение кожи предотвратит значительное количество повреждений и несколько уменьшит боль, однако это также может быть замечено.
Блокировка нервов, которой я пользовался во время целительства, могла спасти меня от наихудшей части этого процесса, а поскольку я мог залечить повреждения сразу же по окончании наказания, не имело значения, насколько сильно будет иссечена моя спина.
Но это казалось мне жульничеством.
Когда я наконец шагнул на помост, я уже решил принять наказание таким, каким оно предполагалось. Единственной моей уступкой было позволить Элиз Торнбер нанести на мою спину мазь, которая снижала чувствительность кожи. Надежда была на то, что это притупит боль достаточно, чтобы не позволить мне опозориться.
Повстречавший меня на помосте человек был в маске, прямо как палач. Насколько я знал, палаческое дело вполне могло быть его второй работой, но мне показалось, что сейчас не время спрашивать об этом. Я задумался, предназначалась ли маска для сокрытия его личности от меня, или от толпы. Я, вероятно, смог бы позже опознать его по одному лишь его эйсару, будь я склонен к мстительности.
