Тут ему в голову пришёл странный вопрос:
— А какой вкус у лошти, по сравнению с кялмусом?
Брови Байовара взметнулись вверх.
— Лираллианта сказала мне, что её избрали для получения лошти, чтобы стать хранителем знаний, — объяснил он, придавая некоторый контекст своему вопросу.
Хранитель знаний понятливо кивнул:
— Понятно, однако я не могу вспомнить его вкус.
— Но вы же его ели, верно, чтобы стать хранителем знаний?
— Конечно же, — сказал Байовар, — но то, что я пережил сразу же после этого, начисто вымело у меня из головы тривиальные подробности, вроде вкуса самого лошти.
— А каково это было? — спросил Тирион.
Байовар широко развёл руки, будто пытаясь охватить ими весь окружающий мир:
— Мой мир расширился. Нет, он взорвался. Знание, которое я получил, было настолько больше того, что было у меня прежде, что разбило вдребезги моё предыдущее понимание самого себя, а когда этот процесс завершился, я почувствовал себя так, будто родился заново.
— Потому что он наполнил ваше семя разума сведениями из прошлого?
— Не напрямую само семя, — поправил Байовар. — Лошти был создан так, чтобы изменять функционирующий разум. Наши семена разума пассивны, они лишь записывают наш опыт до того дня, когда мы прорастём. Семя остаётся в покое в течение нашей повседневной жизни, за исключением заклинательного плетения.
Тирион нахмурился:
— А что тогда лошти сделает с обычным человеком?
Нос Байовара сморщился от отвращения:
— То, что ты описываешь, будет противно самой природе, это будет тупик.
— Тупик?
— Знания умрут вместе с их носителем, не перейдя к новому поколению… — Байовар приостановился, ища слова на бэйрионском, которые передали бы его мысли. — Это было бы как сжечь одну из ваших библиотек.
Это слово было новым для Тириона. Он подумал бы, что этот термин происходил из эроллис, если бы не то, как Байовар его употребил.
— Я не знаком с этим словом.
— Библиотека? — спросил Байовар, а затем понял: — Мне следовало догадаться. У вашего рода их не было с тех пор, как закончилась великая война между нашими расами. Библиотека была местом знания, где люди хранили собранную мудрость. Это гораздо более грубый метод сохранения информации по сравнению с нашим, но тем не менее действенный. Человечество хранило в них тысячелетия истории, науки и философии.
— И ваш народ их сжёг?
— И да, и нет, — сказал Байовар. — Мы действительно уничтожили многие из них во время войны, но после её окончания мы сохранили как можно больше хранившейся в них информации. Ши'Хар учатся у своих врагов. Последние оставшиеся библиотеки были изучены, и имевшиеся в них полезные знания были записаны, прежде чем были разрушены сами библиотеки.
— По мне, так это звучит как простое «да», — сделал наблюдение Тирион.
— Ну, фраза «жечь библиотеки» позаимствована из вашей собственной истории. Люди считали это великим грехом, но в прошлом они ходили друг на друга войной, до нашего прихода, и порой завоеватели сжигали библиотеки побеждённых, чтобы уничтожить их прошлое. То, что сделали мы, отличается, — сказал Байовар.
— Каким образом?
— Мы сохранили знания, — сказал Байовар, постучав себя по виску, — по крайней мере — те его части, которые могли понять.
— Я думал, ваша раса была значительно превосходила нашу, — сардонически сказал Тирион.
— В большинстве отношений так и было, — согласился Байовар, совершенно пропуская сарказм мимо ушей, — но ваш вид был механистичен в своих поисках понимания. Хотя наша наука превосходила вашу, способ мышления вашей расы был очень чужим, и это усложняло для нас процесс понимания более тонких моментов в ваших концептуальных моделях.
— Не знай я о вашей осторожности, Байовар, я мог бы подумать, что это было комплиментом моему роду.
Хранитель знаний провёл рукой по волосам, приглаживая их после внезапного порыва ветра:
— Война за этот мир была самой тяжёлой из тех, в которых мы победили. Мы едва не проиграли, несмотря на тот факт, что ваш род был увечен своей неспособностью манипулировать эйсаром. Люди были нашим вторым величайшим врагом.
— Вторым величайшим? — сказал Тирион. — Если мы были вторым по величию, то как это могла быть самая тяжёлая война, которую вы вели?
— Не вели, Тирион, — поправил Байовар. — Война за ваш мир была самой тяжёлой из тех, в которых мы победили.
— Значит, одну войну Ши'Хар проиграли? — Он впервые слышал о чём-то подобном.
Голос хранителя знаний стал серьёзнее:
— Почти.
Тирион хмыкнул:
— Как можно почти проиграть войну?
— Мы всё ещё живы, и полагаем, что наш величайший враг не сможет грозить нам здесь. Однажды мы найдём способ победить их, и вернуть себе потерянное, — заявил Ши'Хар крайне серьёзным тоном.
— Едва ли это война, если вы не сражаетесь, — сказал Тирион. — Когда вы последний раз сталкивались с этим врагом?
— Когда покинули наш последний дом, тысячелетия назад, перед тем как явиться сюда.
— Это было очень давно. Быть может, они забыли о вашем народе.
Холодный взгляд Байовара уставился в пустое небо:
— Они не забывают.
* * *
Тиллмэйриас улыбнулся, увидев входящего в комнату Тириона. Это была та же комната, где он когда-то насильно брал образцы тканей у дикого человеческого раба Лираллианты, и от вида этого помещения у Тириона всё ещё пробегали мурашки по спине.
— Я с нетерпением ждал твоего визита, — сказал Ши'Хар Прэйсианов. — Я был рад услышать, что старейшины решили продолжить твой эксперимент. — Его губы оформились в нечто, напоминавшее искреннюю улыбку.
— Мой эксперимент?
— Ты всё ещё жив, — сказал хранитель знаний. — Считаю это великим успехом.
Позитивная позиция инструктора Прэйсианов раздражала Тириона:
— Вы хотите, чтобы я поверил, что ваше мнение было частью причин моего непрекращающегося существования? — спросил Тирион.
Тиллмэйриас покачал головой:
— Отнюдь, тебя спас исключительный ум Лираллианты. То, что она сделала, переменило всё. Я даже не уверен, как теперь к тебе обращаться. — Ши'Хар чуть ли не кипел от энтузиазма, или, по крайней мере, ближайшего эквивалента оного для Ши'Хар.
— До сих пор обычно хватало слов «баратт» или «дичок», — сухо сказал Тирион.
— Ты не можешь быть баратт, если являешься кианти Лираллианты, — твёрдо заявил Тиллмэйриас, — но и не можешь быть Ши'Хар, поскольку не способен к заклинательному плетению. Ты стал наивкуснейшим парадоксом. — Тиллмэйриас буквально облизнул губы, произнося это.
