Вместо этого он начал безымянную мелодию, которую сочинил сам за многие долгие вечера игры со струнами. У неё не было слов, а поскольку он сочинил её сам, то она имела обыкновение меняться порой под его настроение. Он начал играть тихо, позволяя пальцам найти свой ритм, прежде чем нарастить громкость звуков.
Глядевшие на него вокруг костра лица его донимали, поэтому Тирион закрыл глаза, и направил свой разум внутрь. Люди были источником его страданий. Молодые люди, которых он украл из Колна, были результатом его прежних грехов, и теперь они страдали от его рук. Из-за них ему было больно, а им было больно из-за него — это был бесконечный круг боли. Чем бы он ни выглядел в их глазах, Тирион видел свой собственный провал, и чувствовал порицание, которое сполна заслужил.
Сперва его музыка была гневной, полной фрустрации, сопровождавшей его каждый день с тех пор, как Хэйли забрала Роща Мордан, но когда он закрыл свой разум для внешнего мира, мелодия смягчилась. «Я играю не для них».
Он играл для тишины, для пустоты, которая была внутри него. Пустота была холодной, но также лишённой боли, свободной от всего, что разрывало его. Музыка создавалась из паутины и лунного света, но вещала сейчас об одиночестве, о тихой рефлексии, покое… быть может, даже о прощении.
Мысли Тириона освободились, расслабились, ибо музыка лишила его эмоций. Его пальцы выражали чувства, которые он более не желал, облегчая его сердце и разум. В его воображении появилось лицо Гарлина, уставившееся на него с тем же странным любопытством, какое всегда было на лице надзирателя, когда Тирион играл на цистре.
Надзиратель был его тюремщиком, и однажды даже его мучителем, но позже он стал другом… его единственным другом среди жестоких людей, испорченных и извращённых Ши'Хар. «Спасибо тебе, Тирион, за музыку», — снова сказал Гарлин, когда разум Тириона воспроизвёл их последнюю встречу.
Последовавшая за этим сцена была абсурдна, но он не отпрянул от неё, позволив музыке вознестись от печального прощания до диссонирующего крещендо. Его руки были в огне, но сердце было пустым. «Я ничего не чувствую». Эти слова воспарили в его разуме над хаосом его игры. Они уплыли прочь, а музыка продолжилась, неся его вперёд, к его родителям.
Хэлэн и Алан Тэнник присутствовали там, скрытые в полутонах, дожидаясь своей возможности, и когда насилие смерти Гарлина миновало, они вышли вперёд, заполнив передний план печальными глазами его матери и слезами его отца. «Я жалею, что ты вообще родился, Даниэл», — вновь сказал Алан.
Тут музыка потерялась, внезапно падая и умирая, оставив после себя грубую тишину, полную пагубных вещей. «Это не я», — подумал он. «Даниэл — это уже не моё имя». Но огонь оставил его руки, и теперь был в центре его существа, прожигая ему грудь, и сбегая по его щекам подобно золе.
Тирион открыл глаза.
Собравшиеся вокруг костра молодые люди глазели на него со смятением на лицах, или просто с шоком. Их короткие жизни пока не дали им опыт, необходимый для интерпретации только что ими услышанного — вместо этого эмоциональная травма в его музыке ошеломила их. Единственные уши, которые поняли, скрывались за мягкой завесой волос цвета меди.
Зелёные глаза уставились на него, влажные и опухшие, в то время как Лэйла сидела рядом с ней, опустив голову, боясь открыто показать свою боль. Быть может, надзирательница тоже поняла.
Губы Кэйт разомкнулись, будто она готова была заговорить, но Тирион встал, и засунул цистру под мышку, прежде чем этот миг успел завершиться.
— Хватит музыки, — сказал он, отворачиваясь.
«Я ничего не чувствую», — сказал он себе, но желания не могли остановить боль. Вернувшись в свою комнату, он захлопнул дверь, и активировал запечатывающие комнату чары. Его покой никто не потревожит.
* * *
Утро принесло новый день, а с ним — новые перемены. В частности, кухонная команда восстала, и свергла Эмму Филлипс с поста главного повара. Энтони Лонг поднялся на её место как следующий по очереди, и под его руководством на завтрак была приготовлена партия овсяных лепёшек, которая была значительно лучше. Он также попросил у Тириона разрешение послать часть детей на охоту.
— Мы пошлём кого-то из тех, кто сейчас в строительной команде, — ответил Тирион. — Это будет хорошим опытом по использованию ими своих способностей.
Вскоре после этого объявился Байовар, осторожно шагая по протоптанному пути, шедшему от края Рощи Иллэниэл, и пересекавшему поле, заканчиваясь у Албамарла. Тирион ощутил его приближение, и ждал его снаружи, когда тот прибыл.
— Утро, хранитель знаний.
— Доброе утро, Тирион, — ответил Ши'Хар. — У меня есть для тебя известия.
— Неужели Лираллианта скоро вернётся?
Байовар покачал головой:
— Я не знаю. Мои известия несколько иные.
— Тогда предлагаю пройтись, — сказал Тирион. — Мне нужно размять ноги. — Он двинулся окольным путём, ведя Байовара вокруг края своего каменного дома, и по слегка лесистой местности, лежавшей за ним.
— Старейшины сообщили, что поддержат твоё решение, — сказал хранитель знаний.
— Моё решение?
— Поймать твоих отпрысков, и привести сюда.
Тирион кашлянул:
— Вы же имели ввиду решение Лираллианты?
— Мой народ не имеет дело с ложью, Тирион. Одной из подробностей, ставших ясными во время изучения тебя старейшинами, было то, что решения принимал всё-таки ты. Лираллианта согласилась их поддержать, но выбор часто был твоим. По сути, привести молодняк обратно сюда, не оставив их с Тиллмэйриасом — это отличный пример.
— Вы не одобряете моё решение вернуть их? — спросил Тирион.
Байовар вздохнул:
— Нет, но суть не в этом. Тиллмэйриас проинформировал меня о том, что ты их забрал, уже после того, как ты это сделал. Он также сказал мне, что Прэйсианы решили уважать твои узы с Лираллиантой.
Тирион кивнул, но промолчал, не будучи уверенным в том, что сказать.
— Прошлой ночью от старейшин пришла весть, что теперь тебя следует считать сыном рощи, — добавил Байовар. — Другие рощи также будут уважать их решение.
Тирион уставился на хранителя знаний, не будучи уверенным в том, что правильно понял его слова:
— Вы что, пытаетесь сказать, что меня сделали почётным Ши'Хар?
Байовар нахмурился:
— Старейшиной тебе не стать, но они будут обращаться с тобой как с ребёнком, пока ты не умрёшь.
— Ребёнком… как…
— Как я, или, конкретнее, как Лираллианта, — пояснил хранитель знаний. — Ты более не баратт. Ты — как Крайтэк, дитя, которое не может вырасти, и однажды умрёт.
— А что насчёт этого? — спросил он, указав на свой рабский ошейник.
— Как часть Рощи Иллэниэл, тебе больше не требуется его носить, но решение о том, снять ли его, будет принимать Лираллианта.
