Однако они были жестокими и дикими животными. Их интеллект был ниже, чем у ваших далёких предков, и они даже близко не ведали, что такое сострадание или сочувствие. Мы решили, что они, наверное, всё ещё являются животными, хоть и разумными. В тот момент родилась гипотеза о том, что решающая разница заключается в заклинательном плетении.
— Мы всё ещё не способны плести заклинания, — заметил Тирион. — Что-то изменило ваше мнение?
— Ты, Тирион, — сказал Тиллмэйриас. — Ты изменил моё мнение. Твоё страдание было очевидно с самого начала, но я сперва не считал его отличным от страдания других наших рабов. Но затем ты начал проявлять признаки чего-то более глубокого, пример тому — твоя музыка, хотя некоторые возражали, что такое было и у древних людей. Твоё сострадание и забота о твоих детях, и их сочувствие друг к другу также были крупными факторами в этой дискуссии. Однако даже этого было недостаточно, чтобы убедить многих старейшин.
Твой успех на арене заставил дискуссию возобновиться. Успехи твоих детей довели её до такого состояния, что немногие старейшины могли отрицать очевидное, — сказал Тиллмэйриас.
— С чего бы насилию и убийствам менять их мнение? Ваши рабы этим занимаются уже веками.
— Дело в твоём примитивном заклинательном плетении, — сказал хранитель знаний. — Это «чародейство», как ты его называешь. Оно было основным фактором, но очевидное превосходство твоего дикого воспитания, и превосходство твоих детей, выросших в схожих условиях, стали решающими. Теперь мой народ больше не может игнорировать то, что так долго было прямо у них под носом. Дело не только в том, что ваш род обладает сознанием — именно действия моего народа заставили вас казаться такими примитивными. Мы не только отняли ваш мир — наши попытки создать разумную, обладающую сознанием человеческую расу на самом деле сделали вас хуже. Мы не экспериментировали с животными, мы мучили своих братьев по разуму.
Тиллмэйриас смотрел глубоко ему в глаза:
— Вот, как я считаю, хотя сперва я пребывал в невежестве. Иллэниэлы с самого начала придерживались этого мнения, но моя роща, и остальные, думали иначе. Теперь они начинают менять своё мнение. Я пытаюсь заставить их увидеть, но некоторые не хотят слушать.
— Почему им так трудно поверить в это?
Прэйсиан опустил взгляд:
— Потому что после перемены представления об этом наши соплеменники начинают выглядеть тиранами и чудовищами. Если они примут мысль о том, что ваш род подобен нам, значит мы совершили великое преступление против другого, обладающего истинным сознанием вида. Мы были убийцами, палачами и насильниками в худшем смысле этих слов.
Я хотел попросить у тебя прощения, Тирион. Я причинял тебе боль, и продолжал это делать даже после того, как у меня появились сомнения. Я не могу искупить совершённую мной несправедливость, но я могу постараться создать лучший мир для твоих детей.
Гнев, так долго тлевший внутри Тириона, снова начал закипать. Признание Тиллмэйриасом вины нисколько этот гнев не смягчило, и даже скорее раздуло его пламя:
— Ненависть, которую я чувствую по отношению к тебе и твоему народу далеко выходит за пределы того, что можно исправить словами, такими как «прощение», — сказал он хранителю знаний.
Тиллмэйриас склонил голову:
— Я могу лишь принять это, Тирион, ибо я считаю, что у тебя есть хорошие причины для такого отношения, но мне следует тебе сказать, что именно твоя «любовь» вызвала наиболее значительные перемены.
— Любовь?! — Он даже и не думал, что Прэйсиану знакомо это слово.
— Да, любовь. Когда Лираллианта объявила, что ты — её кианти, она действовала из любви. Наш народ никогда не был особо эмоционален, но когда-то, в далёком прошлом, мы знали смысл любви. Кианти были нашими партнёрами, и мы чувствовали любовь. Они были ответственны за экспансию нашей расы, когда нам с трудом удавалось просто выжить. Старейшины это знают, и это знают хранители знаний, но Лираллианта — не знала. Мы помним то, что было прежде, хотя в нашем народе этого больше нет. Одна из причин, по которой её избрали для того, чтобы принять лошти, заключалась в подозрениях старейшин о том, что она заново открыла любовь. Если она станет хранителем знаний, то сможет сравнить прошлое с тем, что нашла в тебе в настоящем.
Тирион покачал головой, пойманный между гневом и замешательством, но Тиллмэйриас продолжил:
— Я возобновил дискуссию насчёт вашего рода несколько лет назад, но она ни к чему не приводила. Когда Лираллианта сказала, что ты — её кианти, её слова зажгли мысли старейшин. Другие рощи больше не могли игнорировать мои протесты, больше не могли игнорировать философию Рощи Иллэниэл. Им пришлось раскрыть глаза.
— И что будет теперь? — спросил Тирион.
— Ничего, — сказал Прэйсиан. — Дискуссия ещё не закончилась. Некоторые отказываются быть убеждёнными, но с каждой своей победой твои дети показывают своё превосходство над нашими рабами. Это — доказательство того, что наши методы содержания вашего народа не только неподходящие, но и вредные, делающие вас хуже, а не лучше.
— Конечно же, — с саркастическим смешком сказал Тирион, — ответ всегда один — убивать ещё больше. Неужели Ши'Хар не насытились кровью?
— Пока что мы не победили в споре, — печально сказал Тиллмэйриас. — Я думаю, что сейчас это лишь вопрос времени, но пока старейшины других рощ не уступят, матчи продолжатся. Каждый бой, в котором твои дети побеждают, укрепляет позиции человечества.
— Если ничего не изменилось, то почему ты мне это всё рассказываешь? — с горечью сказал Тирион. — Думаешь, это заставит меня думать о вас лучше? Я вас по-прежнему презираю.
— Нет, — сказал хранитель знаний. — Но я думал, что это может дать тебе надежду, и судя по тому, что я видел, надежда всегда мотивирует ваш народ гораздо лучше, чем страх.
Тирион разгладил черты своего лица, снова пытаясь скрыть свой гнев:
— Я обдумаю твои слова. Ради своих детей я буду действовать, исходя из логики, но я не буду тебе лгать, Тиллмэйриас — в сердце своём я всегда буду томиться от желания спалить тебя и твой народ дотла.
Глава 32
До того, как настал следующий аренный день, пробудилась сила у Пайпер и Блэйка. Тириона это беспокоило, поскольку у них было чуть менее двух дней на то, чтобы научиться основам перед своими инициирующими матчами, но оказалось, что волноваться ему не следовало. Другие его дети объединились в стремлении позаботиться о том, чтобы Пайпер и Блэйк были готовы как можно лучше, и хотя первые убийства оставили на них эмоциональные следы, они пережили бои без происшествий.
Бои у остальных прошли хорошо. Даже Иан, так сильно посрамивший их неделю тому назад, без труда завершил свой матч, сосредоточившись на победе, а не на своих «иных» склонностях.
Раян во время боя продемонстрировал свою смышлёность, показав ещё больше уверенности, чем прежде, и контролировал свой бой от начала и до конца, однако самым зрелищным был матч Бриджид. Она полностью поправилась, и её сила, и глубина её сосредоточенности, позволили ей с брутальной эффективностью разнести противника в пух и прах.
