Грэм закатал рукав, чтобы продемонстрировать своё предплечье. Отёк значительно уменьшился, и цвет был гораздо лучше. Чёрные и пурпурные пятна по большей части исчезли, сменившись жёлтыми и слегка коричневыми. Маленькая, блеклая серебряная полоса отмечала внутреннюю сторону руки, где Мойра зачем-то вскрыла кожу, которую потом зарастила обратно.
Рука ныла, когда он сжал кулак, но боль была гораздо менее ярко выраженной, чем утром. Раньше она постоянно пульсировала и жгла, даже если он не двигал рукой, а теперь он почти ничего не ощущал, когда рука находилась в покое.
— Выглядит гораздо лучше, — заметил Сайхан. — Граф?
— Мойра, — ответил Грэм. Звучание её имени напомнило ему о его замешательстве и волнении, когда он только очнулся от её лечения. Он всё ещё не был доволен её врачебным тактом, но не мог придираться к результатам. Однако Грэм надеялся, что ему никогда больше не придётся просить её о лечении. Паралич был ужасающим испытанием.
Рыцарь хмыкнул, а затем сказал:
— Неплохо… девчонка хорошо продвинулась. По крайней мере, справилась гораздо лучше своего брата.
— Это не его вина, — возразил Грэм, внезапно разозлившись. Ему не нравилось, когда люди судили о его ближайших друзьях.
— Но это же он дал тебе узы, так ведь? — парировал Сайхан.
— У меня нет уз, — сказал Грэм.
— Сегодня ты справляешься лучше, но все признаки по-прежнему налицо, — сказал рыцарь-ветеран.
Грэм покачал головой:
— Нет, правда, он только меня проверял, и Мойра считает, что я просто перегрузился магией… или что-то такое. — Он знал, что Мойра использовала слово «эйсар», но не был уверен, означало ли это энергию, или магию, или и то и другое — поэтому просто сказал «магия».
Сайхан одарил его взглядом, который будто пронзал насквозь. В некоторых отношениях он напоминал Грэму взгляд матери, поскольку он видел, что этот воин знал о нём гораздо больше, чем обычно можно было узнать с помощью короткого взгляда, однако ощущение было иным. Взгляд его матери препарировал мир, и хотя он знал, что она его любила, в собираемых ею знаниях всегда было что-то, от чего ему было не по себе. Взгляд Сайхана содержал нечто другое — тихую неподвижность, глубокую мудрость, сосуществующие с подавляющим ощущением уверенной мужественности.
Один взгляд — и Грэм знал, что Сайхан понял его, и отнюдь не благодаря хитрым логическим выводам, а потому, что старый воин знал мужчин, знал солдат, и обучал бессчётное число молодых мужчин воинскому делу. Сайхан когда-то был мальчиком на пороге возмужания, и, что важнее, он был очень похожим на Грэма.
— Я мало что знаю о магии, — сказал Сайхан, — но я могу тебе помочь.
— Они сказали, что это только на время, — объяснил Грэм. — Наверное, продлится не больше одного или двух дней.
Здоровяк почти неслышно хмыкнул.
— Поэтому ты, наверное, только зря потратил бы время. — продолжил подросток.
Сайхан поднял бровь, молча оспаривая утверждение Грэма.
Тут он понял… Сайхан предлагал нечто большее, чем просто совет. Осознание этого окатило его подобно прохладной волне, успокаивая его душу. Фрустрация, так долго горевшая внутри него, на миг вскипела, грозя завладеть им, и заставив его глаза повлажнеть — а потом прошла.
— Ты предлагаешь учить меня? — Вопрос почему-то казался ему глупым, но он должен был узнать наверняка.
— Да… полагаю, что это так, — сказал мужчина без какого-либо намёка на улыбку.
— А что моя мать?
— Я не предлагаю обучать её, — без всякого выражения сказал Сайхан.
— Она дала всем ясно понять, что не хочет, чтобы меня обучали на рыцаря, — пояснил Грэм.
Сайхан хмыкнул:
— Я не приносил клятву твоей матери.
— А что Граф?
— Он позволил мне принимать собственные решения, и никогда ничего не приказывал на твой счёт. Тебе следует больше волноваться о том, каково будет само обучение, — сказал мужчина.
Грэм помедлил секунду, но лишь для того, чтобы сформулировать ответ, поскольку уже всё решил:
— Мы можем начать сегодня же?
«Слишком молодой, чтобы знать страх», — подумал Сайхан.
— Следуй за мной. С этого момента, пока идёт обучение, ты будешь говорить лишь тогда, когда я разрешу, или в ответ на прямой вопрос. Ты будешь называть меня «Зайхар» или «Сэр». Понял?
— Да, сэр, — мгновенно отозвался Грэм.
Они прошли ещё немного, направляясь к внешней стене Уошбрука. Грэм предположил, что это было потому, что Сайхан собирался отвести его в леса, окружавшие городок. Через некоторое время он задал своему новому учителю вопрос:
— А что это слово «Зайхар» озна…
Вопрос он так и не закончил. Сайхан предупреждающе сверкнул глазами, заставив Грэма замолкнуть:
— Я тебе больше не друг, мальчик, — с предупреждающим рыком сказал здоровяк. — Будешь говорить только когда разрешу — ещё раз забудешь, и я подкреплю урок болью. — Тут он остановился, наблюдая за молодым человеком.
Грэм почти ответил, инстинктивно ощутив нужду сказать «да, сэр», однако сдержался, почуяв предупреждение во взгляде Сайхана.
Тот подождал, а потом слегка улыбнулся:
— Хорошо. Ты не настолько глуп, чтобы спутать паузу с вопросом. Понял?
— Да, сэр.
Они шагали, пока не оставили город далеко позади. Остановились они слегка не доходя до леса, когда Сайхан указал на ровное травянистое место посреди расчищенного участка, служившего границей между фермерским полем и началом лесов.
— Садись, — приказал он.
Грэм сел, а Сайхан начал ходить вокруг него, останавливаясь, когда находился позади молодого человека, как раз за пределами его бокового зрения.
Время шло, Сайхан молчал. Грэму захотелось почесаться. Под горячим послеполуденным солнцем на его коже медленно проступали бисеринки пота, и вокруг него кружились мошки. Они не были кусачими, но время от времени садились на него, и ползли по коже, прежде чем снова взлететь. Он отмахнулся от них.
— Не двигайся, — приказал стоявший позади него мужчина.
Слова несли в себе предостережение, и Грэм перестал двигаться. Ему хотелось чесаться всё сильнее, и знание того, что ему нельзя было двигаться, лишь делало желание более невыносимым. Скрипя зубами, он продолжал сидеть, не двигаясь. «Это проверка», — сказал он себе. «Я справлюсь».
Прошёл час, а потом, возможно, ещё один. Трудно было сказать точно — лишь движение солнца указывало ему на то, сколько он так сидел. У него болели ноги, а задница онемела. Грэм уже начал жалеть о сидячей позе, которую занял, но продолжал сидеть, замерев. Он весь чесался, а глаза его осматривали траву впереди, отчаянно ища что-то, что могло как-то его отвлечь.
