Даже волосы начали ему докучать. Лёгкий ветерок время от времени трепал их, и хотя обычно это было приятным ощущением, сейчас его это бесило. Волосы щекотали его уши и шею, и он знал, что чесаться ему нельзя. Со временем зуд будто двигался, усиливаясь в одном месте, а потом сдвигаясь в другое, но никогда не исчезал и не отступал.
Это был самый длинный послеполуденный период в его короткой жизни, тянувшийся впереди и позади подобно дороге к вечности. Грэм начал бояться, что день никогда не кончится. «Время остановилось. Сейчас уже должна была опуститься ночь», — подумал он. «Может, он собирается меня и ночью здесь держать».
И тут он услышал голос:
— Вставай. Пора возвращаться.
Его тело дёрнулось в нетерпении сделать именно это, но разум его медлил. «Может, мне показалось?». У него ушло немного времени, чтобы решить, что приказ был настоящим. Он поднялся, и почти упал, когда попытался встать на ноги. Нижнюю часть его тела охватила боль, за которой последовали покалывание и онемение. С его губ сорвался тихий стон, но Сайхан проигнорировал этот звук.
Его учитель понаблюдал за ним с минуту, прежде чем пошёл прочь. Грэм шёл следом, спотыкаясь. Когда они проходили через ворота во двор замка, Сайхан снова заговорил:
— «Зайхар» — это слово на моём родном языке. Проще всего перевести его как «учитель» или «мастер», но более точное значение — «держатель жизни».
Грэм не ответил.
— Когда мы пройдём через дверь, твоё обучение окончится на сегодняшний день, и ты сможешь вести себя как обычно, но спрашивать меня о сегодняшнем ты не будешь. Завтра ты снова встретишься со мной после обеда, и твоё обучение возобновиться.
Грэм ничего не сказал, но как только они прошли через главный вход, он наконец произнёс:
— Благодарю, сэр.
* * *
— Твоя рука выглядит лучше, — сказала Грэйс на следующий день. Она обращалась к нему со стола в одном из боковых коридоров, которые вели прочь из главного зала. Грэм только-только позавтракал.
— Спасибо, — сказал Грэм, приостановившись, поскольку было очевидно, что она собиралась пойти вместе с ним. Когда она приблизилась, он взял её на руки. Лишь год или два тому назад он был бы слишком стеснительным, чтобы показываться на людях с мягкой игрушкой, но сейчас его такие вещи уже не волновали.
Она оценивающе окинула взглядом его начавшие исчезать синяки:
— Она хорошо поработала, — с некоторой гордостью заметила Грэйс.
— Так и есть, — согласился он. Внутри Грэм вздрагивал каждый раз, когда вспоминал паралич, который она наслала на него, прежде чем лишить сознания.
— Она здорово выбранила своего брата за то, что он был недостаточно внимательным, когда Граф учил их основам целительства — но я не думаю, что он к ней прислушался, — прокомментировала медведица. — Он был очень занят каким-то новым проектом. Почти не ест. — Говоря это, она следила за лицом молодого человека.
Грэм был знаком с этой техникой, поскольку его мать владела ею в совершенстве:
— Пожалуйста, не надо, — сказал он ей.
— Чего не надо? — невинно спросила она.
— Не надо давать мне информацию просто для того, чтобы следить за моей реакцией в поисках зацепок. Я, может, и не такой хитрый, как некоторые, но это быстро надоедает, особенно когда живёшь с матерью вроде моей, — с некоторой горечью ответил он.
— Прости, — искренне сказала Грэйс.
— Я просто хотел бы, чтобы люди говорили то, что думают — ни больше, ни меньше, — продолжил он. — Мать, наверное, является величайшим экспертом в искусстве ведения беседы. Ей такие разговоры доставляют истинное удовольствие, но меня просто утомляют.
Грэйс немного подождала, прежде чем ответить:
— Ты прав. Я не приняла во внимание твои чувства.
Грэм ощутил вину за то, что так взвился из-за этого:
— Мне не следует быть таким чувствительным.
— Мне нравится разговаривать, — искренне сказала она, — но я попытаюсь быть с тобой более прямой.
— Ничего, — сказал он ей. — Просто спроси меня о том, что хочешь знать.
— Над чем работает Мэттью?
— Это ты спрашиваешь, или Мойра спрашивает через тебя?
— Я спрашиваю для себя, — с готовностью сказала она. — Мне просто любопытно. Я не предам твоё доверие.
Он одарил её долгим взглядом:
— Это нечто личное, и важное для меня.
— Тогда ладно.
— Однако у меня есть вопрос к тебе, — сказал Грэм.
Грэйс оживилась:
— Конечно.
— Почему я так тебя интересую?
В разуме магического конструкта промелькнула дюжина ответов, но она отвергла каждый из них. Они представляли из себя шутливые рассказы, искусную ложь. Она знала, что он их не примет. Если она хотела продолжать разговаривать с ним, то ей придётся быть откровеннее, даже если это будет больно.
— Одиночество, — просто сказала она. — Немногие люди достаточно добры, чтобы говорить со мной, или принимать меня всерьёз.
Грэм хотел было вставить слово, но она поспешно добавила:
— Нет, подожди. Я никого не критикую, но у Мойры не бесконечное количество часов каждый день. Она проводит со мной много времени, но в остальном мне на самом деле не с кем поговорить. Люди склонны игнорировать меня, или избегать меня, когда думают, что я могу шпионить для моей госпожи.
С минуту он обдумывал её слова.
— У тебя нет друзей. — Это было утверждение, а не вопрос.
— Только Мойра, — ответила она.
— А я? — спросил Грэм.
Её глаза-пуговицы неспособны были плакать, но эмоции всё равно захлестнули её. Грэйс мягко обняла его шею:
— Спасибо, — сказала она. — Значит, двое: ты, и Мойра.
Она спрыгнула с его плеча, и рассталась с ним у следующего дверного проёма, просто помахав на прощание.
Остаток дня прошёл без происшествий, хотя он с нетерпением ждал встречи с Сайханом после обеда. К сожалению, его «обучение» состояло из всё того же самого, что было в предыдущий день. Сиди, не двигайся, не говори. Он чувствовал уверенность в том, что сойдёт с ума прежде, чем они закончат.
Глава 7
Тем вечером во время ужина Грэм сидел на своём привычном месте за высоким столом, то есть рядом с Мэттью и Коналлом, с правого конца стола. Сам высокий стол был довольно длинным, больше двадцати футов, и Роуз Торнбер сидела ближе к его середине, рядом с Графиней, Пенелопой Иллэниэл. Соответственно, ему не нужно было волноваться о том, чтобы поддерживать беседу с матерью.
— Ты думал о моём плане? — заговорщицким тоном спросил Мэттью.
