— Решил дать тебе шанс избежать следующей пантеры, что возжелает тобой откушать, — ответил охотник.
— Это вряд ли случится, — сказал Грэм.
— Ага, это точно, — ответил Чад, — но ещё есть медведи, волки, и люди.
— Люди?
— Вот, чему он просил тебя научить — выслеживать людей.
Хотя это звучало как полезный навык, Грэм такого не ожидал, да и не понимал, зачем показывать ему фекалии животных в лесу, если целью было выслеживать людей:
— Ты мне весь день показывал следы животных…
Охотник сплюнул на землю, затем надавил на неё своим мягким сапогом:
— Видишь след?
Грэм уставился на это место. Оно было влажным, и трава была примята, но уже начала выпрямляться. Там не было ничего, напоминавшего бы след сапога.
— Нет, — признался он.
— Верно, — сказал Чад. — Потому что следа нет, а я нарочно сильно надавил. В реальной жизни видимые следы — редкость, так что сперва надо научиться видеть то, что уже есть. Когда узнаешь, что следует видеть, разница будет бросаться в глаза. Как гигантская книга, но без слов. История являет себя через сотню разных косвенных намёков — ты ищешь того, чего нет.
Грэм нахмурился.
— Сперва научишься видеть следы животных, чтобы не спутать их. Научишься читать землю, замечать перемены в палых листьях, в сгибе травы, и тебе надо знать, сделал ли это олень, или человек. Порой в одном месте точно не найдёшь, но если сможешь узнать звериную тропу, то сможешь разобраться, что к чему.
— Значит, надо научиться выслеживать оленей, чтобы выслеживать людей…
— Надо учиться всему, чтобы хоть что-то выследить — вот, что я толкую.
* * *
На следующий день Сайхан был на месте.
— Спрашивай, — было его единственным словом приветствия.
— Почему охотник?
— Я был занят, а он многому может научить.
— Я не хочу быть охотником, — заявил Грэм.
— Как думаешь, сколько человек он убил во время войны с Гододдином? — внезапно сказал здоровяк.
— Не знаю.
— Многих, — ответил рыцарь. — Больше чем все остальные, не считая самого Графа.
Глаза Грэма расширились:
— Правда?
Ветеран проигнорировал его вопрос, задав вместо этого собственный:
— Как, по-твоему, он это сделал?
— Из лука? — неуверенно сказал Грэм.
Сайхан кивнул:
— Стрелки убили в несколько раз больше людей, чем мечники, и он был среди них главным.
— Но он не учил меня никакой стрельбе из лука.
Старый воин помолчал, затем ответил:
— Научит. Ему надо многому тебя научить, принимай его науку как подарок.
— А тебя учили читать следы?
Здоровяк снова кивнул:
— Да, но мой учитель был не таким искусным. Считай, что тебе повезло.
После этого его учёба с Сайханом снова изменилась. В тот день он отложил тростник, и начал учить голыми руками. Грэм подумал, что это могло указывать на более лёгкий день, но то было совсем не так. В течение дня он заработал некоторое количество интересных ссадин.
Характер их сессий также изменился. Сайхан больше не сохранял полное молчание — он начал проводить демонстрации, сопровождавшиеся короткими объяснениями.
— Ты научился молчанию, — сказал он Грэму, — и это хорошо, ибо молчание — в центре зэн-зэй. Теперь мы начнём учить твоё тело и разум.
Грэм уже понимал достаточно, чтобы удивиться этому утверждению:
— Разве это не будет мешать?
Лицо Сайхана чуть-чуть смягчилось — верный признак того, что он задал хороший вопрос.
— И да, и нет. Тебе придётся упорно трудиться над тем, чтобы сохранить то, чему ты научился, чтобы сохранять внутреннее молчание. Молчание — животное, не думающая часть тебя. Оно понимает мир гораздо лучше, чем твой мыслящий разум, но чтобы сражаться с людьми, ты должен научить своё тело. Сначала я покажу тебе, а потом ты будешь упражняться в увиденном, пока твои мышцы не запомнят это. Затем твой разум должен забыть, и позволить молчанию управлять течением движений.
— Звучит так, будто я иду назад, а потом снова вперёд.
— Именно — а теперь будь внимателен, ты должен научиться четырём основным захватам локтя…
Вся неделя прошла в том же духе. Часы полнились демонстрациями и практикой, бесконечными повторениями — а потом они останавливались. Грэм приходил готовым учиться ещё, но Сайхан мог попросить его лишь снова сесть, или встать, медитируя тишину, пока его тело не исчезало из его восприятия.
Прошла ещё неделя, и его учитель начал приносить с собой разное оружие. В один день это были палицы, или цепы, а в другой это мог быть посох, или двуручный меч. В каждом случае, как только Грэм чувствовал, что начинает к чему-то приноравливаться, Сайхан менял тренировку. Иногда они надевали тяжёлую кольчугу, а в другой раз — только обычную одежду.
Постоянные перемены порой вызывали стресс, но каждый раз, когда Грэм чувствовал фрустрацию, его учитель останавливался, и снова заставлял Грэма медитировать.
В целом это были самые причудливые тренировки, какие Грэм только мог представить.
— Вы не даёте мне ни в чём достигнуть мастерства, — пожаловался он однажды, в один из тех редких моментов, когда его учитель позволил ему говорить свободно.
— Мастерство — иллюзия, которая лишь приведёт тебя к гибели.
— Тогда мне было бы лучше вообще ничему не учиться, — с сарказмом сказал Грэм.
— Я большую часть жизни сражался, и я видел многих «мастеров». Они ничем не отличаются от всех остальных, и они часто гибнут от руки того, кто никогда прежде не держал в руках меч. Мастерство даёт начало уверенности, а уверенность ведёт к самонадеянности. Ты должен научиться достаточно, чтобы быть уверенным с любым оружием и в любом месте или в любое время — но каждый бой должен восприниматься так, будто это первый и последний бой в твоей жизни.
Когда я встретился с твоим отцом, он уже был мастером меча, и его навык владения клинком всегда был выше моего, однако в наших поединках он редко одерживал верх. Знаешь, почему?
Грэм удивился тому, что услышал от этого рыцаря признание хоть в какой-то неполноценности, но он уже достаточно узнал, чтобы «почуять» ответ, хотя не мог его выразить. С минуту он силился найти ответ, прежде чем сказал:
— Из-за меча.
— Да. Он сражался мечом. Его всю жизнь учили сражаться мечом, и он был великолепен. Но в бою дело не просто в мече — нужно учиться сражаться с большим, весь мир — твоё оружие.
