Даже лёгкая критика по отношению к отцу его раздражала, но его раздражение смягчалось комплиментом Сайхана. Грэм ни разу не слышал от Сайхана ни в каком контексте слово «вликолепный». Он мог иногда говорить «хорошо», но это случалось очень редко. Обычно похвала старого ветерана принимала форму нейтрального выражения, указывавшего на то, что Грэм мог быть не совсем безнадёжным.
Когда они закончили тренировку на тот день, он подождал, пока они не пошли обратно, и задал новый вопрос:
— Вы с отцом ладили?
Сперва Сайхан не ответил, потратив полминуты на размышления:
— Поначалу — нет.
— Но потом — да?
— Я считал его глупцом, но позже научился его уважать. Прошли годы, прежде чем я понял, почему он мне не нравился.
Они почти достигли донжона, прежде чем он пояснил свою ремарку:
— Он мне не нравился потому, что он всё ещё верил — в хорошее и плохое, в добро… и зло. Я махнул рукой на людей, жил лишь для удовлетворения своей чести, отдав всё в жертву жёсткому кодексу.
— Ты передумал?
Сайхан вздохнул:
— Да, но только в самом конце. Ему пришлось умереть, прежде чем я усвоил урок, которому он учил.
— И ты пытаешься научить ему меня? — спросил Грэм, смутившись ещё пока задавал этот вопрос.
Старый воин засмеялся:
— Ха! Нет, этому я научить не могу, да и тебе не нужно этому учиться. Ты очень похож на него. Я просто пытаюсь сделать из тебя бойца получше.
— Получше его?
— Получше меня, — закончил здоровяк.
Глава 17
Шли недели, и Грэм обнаружил, что полностью погрузился в учёбу. Большую часть времени после полудня он проводил с Сайханом, который заботился о том, чтобы каждая тренировка в чём-то отличалась. Хотя постоянные перемены сперва доставали Грэма, он начал к ним привыкать, радуясь трудности адаптации к новым правилам и ситуациям. Его отношения с Чадом Грэйсоном также изменились.
Он начал проводить некоторые утра с охотником, бродя по землям вокруг Замка Камерон. Он быстро обнаружил, что несмотря на склонность лесничего к выпивке, тот предпочитал вставать рано, очень рано, хотя объяснение у него для этого было весьма интересным.
— Ш-ш-ш, — сказал он Грэму одним утром. — Ты слишком, блядь, громкий.
— Поблизости кто-то есть?
— Не, просто я с похмелья. Почему мне, по-твоему, по нраву охота?
Грэм об этом совсем не думал, поэтому ответил:
— Я просто полагал, что тебе нравится дикая природа. — Голос он опустил почти до шёпота.
— Ну, да, но другая половина — в том, что люди чертовски громкие. Здесь мне приходится мириться лишь со слишком ретивыми певчими птицами. Некоторые из этих ублюдков меня жутко бесят. — Он примолк, когда тишину нарушил жаворонок, будто подкрепляя его аргумент. Чад поморщился.
Грэм обнаружил, что с трудом подавляет смех.
— Думаешь, я шучу? Я абсолютно, блядь, серьёзно, малец, — с невозмутимым выражением лица сказал охотник. — Одно только радует — когда я совсем взбешён, я могу что-нибудь убить. В замке, если я рассержусь и убью кого-то, меня закуют в кандалы. А если я тут что-то убью, то могу принести это обратно, и повар мне ещё и выдаст ёбаную медаль.
Грэм сдался, и начал сдавленно смеяться.
— Прекрати, малец! — сказал охотник, и сам засмеялся. — Ты меня смешишь, а у меня от этого башка раскалывается.
* * *
Наступил фестиваль Рассвета Зимы, но впервые на своей памяти Грэм не особо его предвкушал. Праздник мешал. Ему уже начали нравиться его тренировки, и приготовления к фестивалю нарушили их за несколько дней до начала праздника, и скорее всего не позволят Грэму учиться ещё несколько дней после его окончания.
Он надел одни из самых лучших своих вещей — изысканный синий дублет с подходящей парой рейтуз, и мягкие чёрные сапоги. Недостатка в хорошем гардеробе он никогда не испытывал. Пояс его был украшен серебряными накладками и сочетавшимися с ними чёрными ножнами для его праздничного ножа. Единственным его украшением была серебряная цепь, сочетавшаяся с синевой его дублета.
— Даже мама была бы довольна, — заметил он вслух, думая о том, как она бы вокруг него суетилась, будь она здесь.
Брошенный в зеркало взгляд показал ему, что волосы у него были несколько растрёпаны, но ему было совершенно плевать на моду, согласно которой волосы надо было смазать маслом. Он предпочитал держать волосы свободными, а не в как мокро выглядящие локоны.
«Да мне и некого впечатлять», — подумал он.
Алиссу он в последнее время почти не видел кроме как во время трапез. Он замечал её раз или два гуляющей с Перри Дрэйпером. Каждый раз она ловила его взгляд, улыбаясь, и будто пытаясь общаться с ним одними лишь глазами — но затем она возвращала своё внимание обратно к Перри, а Грэм оставался гадать, не почудилось ли ему всё это.
Грэм вышел в Уошбрук в начале второй половины дня, и попробовал продававшиеся там сладости. Гуляя, он встретил Мэттью, и вскоре они вдвоём добрались до помоста рядом с «Грязной Свиньёй». В воздухе уже плыла музыка, но они были здесь ради рассказчиков. Некоторые из самых лучших в округе из них были здесь, плетя кружево историй и забавляя очарованные толпы.
Двое друзей всегда в первую очередь искали рассказчиков, по крайней мере с тех пор, как выросли достаточно, чтобы им позволяли ходить одним. Рассказы варьировались от самых старых, пересказывавших легендарные события и похождения героев прошлого, до более недавних, вроде рассказов о Графе, или о Дориане Торнбере.
Наверное, именно поэтому Мордэкай Иллэниэл редко появлялся на фестивале, пока на передний план не выходили вечерние музыка и танцы. Некоторые из рассказов его смущали, другие — заставляли грустить, а время от времени и просто бесили. Грэму и своим собственным детям он неоднократно советовал не верить большей части того, что они слышали.
Тем не менее, никто из молодых людей не мог устоять перед такой достопримечательностью. Был год, когда приехал знаменитый рассказчик из столицы, и Мойра заворожённо слушала рассказ о её тёзке, Мойре Сэнтир, во времена войны с Балинтором. Тот факт, что рассказ был о её истинной матери, делал эту историю особо интересной для неё.
В этом году большая часть рассказчиков была из местных, жителей Ланкастера или Уошбрука, и многие из их историй парни уже неоднократно слышали. Но они всё равно слушали, снова наслаждаясь ими, и запоминая подробности.
С наступлением вечера музыканты начали собираться у помоста, и вместо того, чтобы соперничать в разных уголках поселения, как было в течение дня, они выступать по очереди, играя как старые песни, так и новые. Зажгли костёр, и Джо МакДэниел начал продавать выпивку тем, кто сидел на скамьях и за столами, установленными рядом с его таверной.
