Это его удивило. Иллэниэлы были чрезмерно осторожны с распространением этой информации. До финальной битвы Графа с Мал'горосом никто об этом не знал, не считая очень малого числа близких друзей и доверенных лиц. Даже после этого людям, укрывшимся за их магическим порталом, так и не сказали, где именно был расположен истинный дом семьи Иллэниэл, и настоятельно посоветовали вообще не обсуждать этот вопрос.
Он предполагал, что она, будучи иностранкой, не была осведомлена на этот счёт, и уж Мойра-то не могла быть настолько глупой, чтобы ответить на этот вопрос.
«С другой стороны, они сдружились», — решил он.
— Мне, наверное, не следовало ничего говорить, — сказала она, прерывая его мысли.
Он моргнул:
— Нет, ничего. Просто нам не положено это обсуждать.
— О, — ответила она, несколько испугавшись. — Прости. Я не хотела совать нос не в своё дело.
— Не волнуйся, — заверил он её. — Я знаю, что не хотела.
— Тебе не нужно мне об этом рассказывать. Я уже знаю, что ты мне доверяешь.
Он вообще-то и не собирался говорить об этом дальше, но теперь, когда она упомянула об этом, он ощутил желание показать ей, насколько он ей действительно доверял:
— Он в сотне миль к востоку отсюда, неподалёку от истока Реки Глэнмэй, в Элентирах.
Она нахмурилась:
— Я же сказала, чтобы ты мне не говорил.
Он схватил её за руку, притянув её обратно на кровать, чтобы поцеловать:
— Я знаю. Просто хотел позаботиться о том, чтобы ты осознала, насколько я тебе доверяю.
Её глаза увлажнились.
— Я люблю тебя, Алисса.
— Прекрати, тебе не следует так говорить. Ты меня едва знаешь, — возразила она.
Он заглянул глубоко в её глаза, пока не почувствовал, будто смотрел сквозь них, в её душу. Там была боль, и более глубокая рана, которую он не понимал, но всё равно чувствовал. Грэм также видел отчаянную нужду, которую она так хорошо скрывала — нужду в нём.
— Я знаю тебя достаточно хорошо, Алисса Конрадт. Я вижу твою глубину, твою тихую силу, и твою тайную уязвимость. Однажды ты объяснишь их мне, но пока что достаточно того, что я тебя люблю, полностью и безудержно, и не просто потому, что ты — первая женщина в моей жизни.
Эти слова заставили её глаза переполниться, и слёзы полились по её щекам:
— Я знала, что ты был девственником, но ты не спрашивал меня…
— О чём?
— Об отсутствии у меня… этого.
Он действительно заметил отсутствие крови после их первой ночи, но решил, что это его не касалось. Его бабка однажды рассказала ему историю своей жизни — ту, что даже его отцу никогда не рассказывала. Он не был настолько глуп, чтобы считать, что девственность — или её отсутствие — была мерилом достоинства и стоимости.
— Покуда ты любишь лишь меня, мне всё равно, что было прежде.
— Прекрати. Нет… я этого не заслуживаю. Я не достойна твоей любви. — Её тихие слёзы превратились во всхлипы.
— Почему ты плачешь? — Он был совершенно сбит с толку.
— Потому что я действительно тебя люблю, а мне нельзя! — Она вцепилась в него всей силой своих рук. — Я никогда не чувствовала такого, ни с кем другим.
— Это же хорошо, — сказал он, улыбаясь, и гладя её по волосам. — Потому что как только Мама вернётся, я хотел бы представить тебя ей. А потом я попрошу твоей руки у твоего отца… если ты согласна.
— Нет, Грэм! Нет, нет, нет, нет, нет… ты не можешь. Ты не понимаешь.
— Я понимаю любовь, а ты — моя единственная. Чего в этом может быть сложного?
Она оттолкнула его, создав между ними расстояние:
— Меня изнасиловали. Теперь понимаешь?
Он ощутил мгновение ярости, но для его гнева не было надлежащей цели, поэтому он подавил это чувство:
— Кто совершил это с тобой?
— Один из друзей моего отца, доверенное лицо, — призналась она. — Он угрожал мне, если я кому-то скажу, и я уже знала, что будущего у меня не будет.
— Его так и не наказали?
Она покачала головой:
— Нет. Я никому не сказала. Он неоднократно приходил в мою комнату.
Огонь в сердце Грэма грозил превратиться в адское пламя:
— Когда это случилось?
— Мне было двенадцать, и он изводил меня, пока мне не исполнилось почти четырнадцать.
— Где он сейчас?
— Мёртв.
— Ты сказала, что его не наказали.
Она отстранилась ещё дальше, встав на противоположной от него стороне комнаты, у двери:
— Это была нелепая случайность, он упал с лошади.
— Ему следовало умереть гораздо больнее.
Алисса направилась к двери.
— Куда ты?
— Прочь отсюда.
Он вскочил с кровати, пересёк комнату, и преградил ей путь:
— Почему?
— Что значит — почему? Ты не можешь любить меня, Грэм. Я тебе не подхожу. Твоя мать это поймёт, даже если ты слишком тупоголовый, чтобы это признать. Последние несколько недель уже должны были показать тебе правду. С тем же успехом я могла бы быть шлюхой, вот только я слишком распутна, чтобы просить плату.
— Заткнись, — мягко сказал он ей. — Моя бабушка была шлюхой, и я отлично знаю, что ты таковой не являешься. К тому же, я очень люблю бабушку, и дед её тоже любил. Не вини себя за то, что с тобой сделал кто-то другой.
Её глаза расширились:
— Твоя бабка была… что?!
Он потратил несколько минут, пересказывая ей историю своей бабки и мужчины, в честь которого его назвали, включая её едва не ставшую трагичной попытку убить его деда.
— Невероятная история, — признала она, когда он закончил.
— Тогда ты должна понять. Я — Торнбер. Ничто не остановит мою к тебе любовь, и ты лишь навредишь нам обоим, если попытаешься её предотвратить. — Он поднял её подбородок своими пальцами, и когда он опустил свои губы к её собственным, она ответила на поцелуй.
— Я хочу тебе верить.
— Тебе уже следует знать, что я практически не способен успешно солгать, — сказал он ей.
Она кивнула, не в силах говорить из-за комка в горле:
— Угу.
Некоторые женщины теряли красоту, когда плакали, но Грэм не мог не найти её прекрасной.
— Ты выйдешь за меня, Алисса?
— Твоя мать никогда этого не позволит.
— Ещё как позволит.
— Нет, не позволит.
— Ладно. Если она одобрит, и твой отец даст согласие, ты за меня выйдешь?
