Грэйс тихо засмеялась:
— Это было ужасно. Я — ни то, ни другое. Если уж ты хочешь дать мне имя, начинающееся на «п», аллитерации
[5] ради, то хотя бы используй женское имя — вроде «Полины» или, возможно, «Пелагеи». «Плюшкой» я не буду никогда. И вообще, откуда ты взял слово «остроязыкая»?
— Несмотря на твоё низкое мнение о моём уме, я обладаю отличным словарным запасом, — ответил он. — Вспомни, кто моя мать.
— Это тебе следовало вспомнить об этом прежде, чем ты пустил эту кокетку себе в кровать, — сделала колкое наблюдение Грэйс.
* * *
На следующее утро мать Грэма уже встала, и прихлёбывала чай, когда он вышел из своей комнаты. Она изучила его лицо, когда он вошёл.
— Что случилось с твоим лицом? — Отложив чай, она встала, и осмотрела его. — Какие ужасные шрамы. Как это случилось?
Он был вынужден пересказать эту историю, хотя опустил все сомнительные подробности. Карисса присоединилась к ним до того, как он закончил, и он вынужден был начать сначала. Обе они были недовольны, когда он закончил.
— Почему ты не позволил Графу себя вылечить? — спросила Роуз. — Он мог бы свести шрамы к минимуму.
— Бабушка сказала, что швы были наложены очень хорошо.
— Это — не ответ, Сын.
— Немногие переживают схватку с пантерой голыми руками, — сказал он ей.
— Молодое тщеславие? — воскликнула Роуз. — Ты подумал, что хороший рассказ стоит того, чтобы быть обезображенным?
Он вздохнул:
— Я не обезображен, Мама. — Шрамы чертили на его лице три неровных линии, марая его щёку, и один из них проходил через его бровь.
Она вскинула руки в драматичном жесте, который никогда не сделала бы на людях:
— Прямо как твой отец! Иногда я гадаю, унаследовал ли ты хоть что-то от меня.
Глава 21
Прошло два дня, и Грэм начинал тихо сходить с ума. Он перестал уходить с Чадом Грэйсоном по утрам, в основном потому, что надеялся увидеть Алиссу. Он бродил по коридорам Замка Камерон, надеясь наткнуть на неё, но удача от него отвернулась. Она не выходила на трапезы в главном зале. Сославшись на внезапное недомогание, она просила Мойру приносить еду ей в комнату.
— А почему тебе так интересно? — спросила Мойра, когда он стал донимать её уже наверное в пятый раз, надеясь узнать что-то про Алиссу.
— Я просто хотел убедиться в том, что она в порядке, — сказал он в свою защиту.
Она одарила его хитрой улыбкой:
— Не сомневаюсь, что хотел.
— Так она болеет, или как?
— Она плохо себя чувствует, — подтвердила Мойра, — но из достоверных источников мне известно, что на балу этим вечером она будет.
— Значит, она просто притворяется больной.
— Куда ты подевал свою культурность? — Она нахмурилась, глядя на него.
— Я просто не понимаю, почему она прячется.
Она вздохнула:
— Может, она нервничает из-за встречи с твоей матерью.
На Грэма накатила паника:
— Она так сказала?!
— Нет, но твоя реакция о многом говорит.
Он раскрыл рот, закрыл, а потом снова раскрыл.
— Обычно ты бы сказал «Почему она нервничает?», или что-то подобное — но то, что ты немедленно это принял, в совокупности с шоком и страхом… — она позволила словам повиснуть в воздухе, уставившись на него. Затем улыбнулась: — Поздравляю, ты, хитрый чёрт. Она мне даже не намекнула! Но надо было догадаться — после Фестиваля Рассвета Зимы она на Перри даже смотреть перестала.
— Во имя всех мёртвых богов, кто-нибудь, спасите меня от женщин! — выругался он.
— Я никому не скажу, — прошептала она. — Ты её уже целовал?
Грэм подавился, но тут к ним присоединилась Грэйс, сжалившаяся над ним:
— Как не стыдно, Мойра! Ты же знаешь, что истинный джентльмен никогда такое не обсуждает.
Мойра сосредоточилась на своей маленькой спутнице:
— О-о! Надо было догадаться! Ты с самого начала всё знала, не так ли? Как ты смеешь скрывать такое от меня!
— Беги, Грэм! — воскликнула Грэйс, притворяясь, что сопротивляется, когда её создательница подхватила её с пола. — Я не смогу долго её удерживать. Спасайся!
— Ш-ш-ш! — приказала Мойра. — Ты устраиваешь сцену.
Однако Грэм принял слова медведицы всерьёз, и поспешно ретировался, сбежав до того, как Мойра смогла задать ему ещё вопросы.
* * *
— Что думаешь?
— Насчёт чего? — сказал Грэм, дразнясь. Он уже в точности знал, что именно имела ввиду его сестра.
Её голубые глаза расширились:
— Насчёт платья!
Он одарил её поражённым взглядом, будто только что впервые увидел её. Она была одета в светло-голубое платье с длинными рукавами, украшенными белой вышивкой. Её волосы были прихотливо заплетены опытными руками их матери, и были украшены тонкой серебряной тиарой с ярким топазом. Она выглядела настоящей дочкой своей матери.
— А ты не слишком молода для бала?
— Ты отлично знаешь, что в прошлом месяце мне исполнилось десять, — упрекнула она.
Он не забыл.
— Ну и ну! — воскликнул он. — Уже десять… пожалуйста, прости своего несчастного брата. Мне больно вспоминать о неуклонно приближающейся зрелости моей дорогой сестры.
— Тебе придётся стараться усерднее. Я не могу вечно о тебе заботиться, — серьёзно сказала она ему. — Довольно скоро придёт день, когда я буду замужней женщиной, а ты останешься сам себя обеспечивать.
— Никогда! — возразил он. — Я буду защищать твою честь так решительно, что никто не осмелится ухаживать за моей милой сестрёнкой.
— Бедный Братик, — с жалостью сказала она. — Ты никогда не найдёшь жену, если будешь слишком трястись над своей сестрой.
Он засмеялся:
— Ты действительно думаешь, что я безнадёжен, не так ли?
— С девушками — да, однако не волнуйся — уверена, однажды ты найдёшь себе кого-нибудь хорошего. — Она приостановилась. — Но лишь после того, как я выйду замуж, конечно же.
«Я могу тебя и удивить», — подумал он, но оставил это при себе.
— Тебе помочь с завязками? — спросил он, зная, что именно этого она и ждала.
