Мордэкай посмотрел на Грэма, покрасневшего от стыда.
— Грэм, ты не мог бы объяснить, почему ты попытался перекроить Перри лицо, и зашёл настолько далеко, чтобы напасть на моих гостей?
Грэм уставился на Графа, его разум с бешено метался, ища приемлемый ответ. Правда была недопустима. Он отказывался повторять ложь Перри перед таким числом слушателей, да и вообще в чьём угодно присутствии. Такого рода ложь мгновенно стала бы слухом, и то, был ли этот слух правдивым, уже перестало бы иметь значение. Один лишь намёк испортил бы ей репутацию.
Его рот закрылся, но слов никаких не послышалось — его мозг совершенно заело.
Досадуя, Мордэкай повернулся к Перри:
— Быть может, ты хотел бы объяснить, что случилось такого, что настолько разъярило молодого Грэма? Или почему ты ощутил себя в такой опасности, что обнажил сталь в моём доме?
Большая часть лица Перри была скрыта большим полотенцем, которое он использовал, чтобы приостановить тёкшую из его сломанного носа кровь. Лишь его глаза были полностью видны, но они были выразительны, метнувшись сначала к Графу, а потом обратно к Грэму. Он знал, какой эффект произведут его слова, если повторить их перед всеми собравшимися.
Он хотел сделать больно Грэму и, соответственно, Алиссе — но даже он не хотел вредить ей настолько сильно. Да и не хотел показать себя остальным в качестве ревнивого, мелочного бывшего любовника, который готов был пойти на что-то столь злобное. Если он повторит сейчас своё утверждение, никто от этого не выиграет.
И Грэм наверняка выследит и убьёт его позже — по крайней мере, именно об этом молча предупреждал взгляд его бывшего друга. Последние несколько минут привили ему новую степень страха перед Грэмом Торнбером.
— Это было личное, Ваше Превосходительство, — наконец ответил Перри.
Мордэкай снова взглянул на Грэма:
— Это правда?
Тот кивнул:
— Да, сэр.
— Когда у вас двоих в следующий раз появится «личный» вопрос, пожалуйста, воздержитесь от попыток разрешить его в общественном месте. Ваша ссора не только испортила настроение одного из моих самых любимых событий, но вы также физически ранили кое-кого из моих гостей. Вы понимаете, насколько это серьёзное дело?
Оба кивнули, не поднимая взглядов, и ответив «да, сэр».
— Ваша ссора разрешена?
Несмотря на прежнюю ярость, голова Грэма значительно остыла, и его гнев несколько ослаб благодаря тому факту, что Перри отказался разглашать свою зловредную ремарку собравшимся. Простить Перри он пока не мог, но за оскорбление он с ним уже расплатился. Тем не менее, он подождал, пока тот не ответил первым.
— Да, милорд, — сказал Перри.
— Да, сэр, — согласился Грэм.
— Капитан Дрэйпер, — рявкнул Граф.
— Да, мой лорд! — отозвался капитан стражи, стоявший неподалёку с несколькими солдатами. На сына он смотрел с чрезвычайным разочарованием.
— Забери этих двоих глупцов, и посади под замок. Не хочу, чтобы они тут шатались, пока я не решу, что с ними делать, — сказал Мордэкай.
Капитан медлил.
— Что такое, Капитан?
— Куда посадить, мой лорд? У нас нету темницы.
Мордэкай улыбнулся:
— Я знаю идеальное место.
* * *
Под замком часы текли медленно. Грэм и Перри слышали о Камере Железного Сердца, но никто из них никогда прежде её не видел. В этом месте Мордэкай некогда заточил Карэнта Справедливого, ныне мёртвого бога правосудия.
Идти к ней уже было довольно страшно, ибо Граф построил комнату глубоко под замком. Долгая дорога, вниз и вниз, по длинным, узким каменным коридорам, тревожила их. Они могли почти чувствовать вес всей земли, давивший на их головы и плечи.
Никакой человек не мог надеяться сбежать из этого места, если тюремщик не вернётся с ключом. Эта темница была построена, чтобы удержать бога.
— Как думаешь, сколько Граф продержит нас здесь? — час спустя спросил Перри глухим и гнусавым из-за повреждений носа голосом. Это были первые слова, которые кто-то из них произнёс с тех пор, как их посадили.
Грэм лишь зыркнул на него, отказываясь говорить с врагом.
Прошёл ещё какой-то неопределённый промежуток времени, возможно — час, а возможно и больше, когда Перри снова заговорил:
— Слушай, прости.
— Почему?
Перри отвёл взгляд:
— Это был не я. Это был не тот «я», которым я хотел быть. Это было мелочно и жестоко…
— Нет, — перебил Грэм. — Почему ты пытался навредить ей? Неужели ты можешь кого-то так ненавидеть за отказ?
Сын капитана совладал с эмоциями, прежде чем ответить:
— Это было скорее не про неё, а про тебя. Её я любил — или думал, что любил, но сделать больно я на самом деле хотел тебе.
— Да что я тебе сделал?
— Ничего, — горько сказал Перри. — Тебе и не нужно было. Дело в том, кем ты был, кто ты есть.
— Это херовая причина вести себя как осёл. Я думал о тебе как о друге.
— Ага, херовая, но всё именно так и есть. Всю жизнь меня сравнивали с тобой. Когда мы были маленькими, я тобой восхищался. Ты всегда был быстрее, сильнее, проворнее, но я думал, что если буду держаться достаточно близко, то смогу стать как ты. Потом мы стали старше, и я осознал, что никогда не буду как ты. Как бы упорно я ни трудился, люди всегда говорили: «Он хорош, но просто вообрази, если бы Грэму позволили учиться».
Грэм уставился на Перри так, будто тот отрастил вторую голову. Даже в самых диких своих мечтах он никогда не воображал, что кто-то будет ему завидовать:
— Ты завидовал мне? У тебя есть всё, чего я хотел!
— Например?
— Ты — оруженосец, и однажды тебя сделают рыцарем!
— И что? Однажды ты примешь свой титул, и тебя тоже назовут рыцарем.
— Возможно, как формальность, но я хочу не этого, — возразил Грэм.
— Ты всё ещё популярнее у женщин, и всегда был.
— Зачем ты так солгал? Если хотел оскорбить меня, то зачем её втягивать?
Перри изучал лицо Грэма, обдумывая его слова. Неправильный ответ мог вылиться в его смерть. Он уже чувствовал мощное раскаяние за содеянное, но не мог сейчас улучшить их отношения, сказав правду.
— Не у всех есть твоя сила, Грэм. Глубоко внутри я просто слабый, жалкий человечишка.
— Просто заткнись, — рявкнул Грэм. — Я сыт по горло твоим нытьём. Не буду я тебя жалеть.
— Мне правда жаль, — сказал Перри. — Если Сэр Сайхан не лишит меня обязательств его оруженосца, то я сам от них откажусь. Я недостоин быть рыцарем.
