Роберт Лиси первым поприветствовал его, когда он приблизился:
— Привет, Грэм.
— Прости, Роберт, — только и смог сказать Грэм.
— Ничего, — сказал Роберт, всегда всё прощавший.
Перри просто протянул руку, которую Грэм молча пожал. Они уже помирились.
Он попросил прощения у всех, кто участвовал в инциденте на балу, но пока не говорил с Сэром Сайханом напрямую.
— Начиная с сегодняшнего дня Грэм присоединится к нам, — объявил Сайхан. Его объявление вызвало у других любопытные взгляды, но он это проигнорировал. — Отойди-ка со мной на минутку, — добавил он, указывая на Грэма.
Они немного отошли от остальных.
— Пожалуйста, простите меня, Зайхар, — сказал Грэм.
— За что?
— За драку на балу, за то, что ранил одного из ваших оруженосцев. Я обесчестил ва…
— Заткнись, — сказал Сайхан, перебивая его. — Ты будешь обращаться ко мне как к «зайхару» лишь тогда, когда мы тренируемся наедине. А что касается извинений, то я скажу тебе, если они потребуются.
— Но вчера…?
— Твои драки с другими людьми — не моё дело, мальчик.
— Но с моей стороны было неправильно начинать драку в зале, — настаивал Грэм.
— Я — не твой отец, и не твой судья. Что правильно, а что неправильно в твоих действиях — решать твоей матери и Графу. Я лишь вмешался из необходимости, чтобы не дать тебе убить того молодого болвана, — сказал Сайхан.
— Мы с ним уладили наши разногласия.
— Это хорошо — убивать ты пока не готов.
— Прошу прощения, сэр, но… что? — Грэм был совершенно сбит с толку.
— Ты думал, я тебя остановил, чтобы защитить моего оруженосца? Он сам сделал свой выбор, когда оскорбил тебя. Я бы очень не хотел его терять, но я здесь не для того, чтобы нянчиться с идиотами. Я остановил тебя потому, что это затруднило бы твоё обучение, или вообще загубило бы тебя. Как у твоего отца, у тебя мягкое сердце. Убив его, ты бы нанёс ущерб своей решимости, своему сердце.
— Значит, вам было бы всё равно?
Сайхан поморщился:
— Я же сказал тебе, мальчик. Большинство сражается своими телами, кто-то — умами, а некоторые, сумасшедшие, вроде тебя — сердцами. Убить кого-то в гневе на этом этапе обучения повредило бы тебе… здесь! — Он ударил Грэма ладонью в грудь. — Когда будешь готов, когда победишь себя — тогда ты сможешь принимать собственные решения о том, убивать кого-то или нет.
— И вам будет всё равно, кого я убью?
— Я предоставлю тебе самому решать. У меня есть мои клятвы, и люди, которым я поклялся повиноваться и которых я поклялся защищать. Если ты обнаружишь, что идёшь против меня, тогда у тебя будет проблема, ибо я — единственный человек, которого ты, наверное, никогда не сможешь победить.
Грэм подумал над его словами:
— Почему нет?
— Потому что я — твой учитель. Вот, почему ты согнулся, когда я врезал тебе в тот день. Ты уже достаточно хорош, чтобы дать трудный бой… будь я незнакомцем. Вскоре ты станешь ещё лучше, но поднять руку на того, кто тебя учил — почти невозможно. Ты смог бы ударить свою мать?
— Никогда!
— Вот именно. И вот, почему ты никогда не сможешь меня победить — но я уж, чёрт возьми, постараюсь, чтобы ты не уступал никому другому, — сказал старый рыцарь.
— А есть кто-то, кого вы не можете победить? — спросил Грэм.
— Уже нет, — сказал Сайхан.
— А ваш учитель?
— Он мёртв. — Тут рыцарь отвернулся, и пошёл обратно, к остальным.
— Что с ним стало?
— Довольно вопросов.
* * *
Ещё один сюрприз ждал Грэма позже, когда он вернулся в тот день домой.
Он был уставшим до мозга костей. Утренняя тренировка была физически утомительной. Учебный бой в тяжёлой кольчуге в совокупности с последовавшей за ним долгой пробежкой подвергли испытанию его выносливость, а потом, после обеда, он пошёл тренироваться с Сайханом один на один. Несмотря на заверения его учителя в том, что просить прощения не было необходимости, Сайхан позаботился о том, чтобы Грэм не ушёл, не заработав немало синяков.
Возвращаясь в апартаменты своей семьи, он надеялся на короткий отдых и, быть может, возможность помыться, прежде чем пойти в главный зал. Вместо этого он обнаружил, что в передней комнате сделали перестановку. Более маленький стол был убран, и на его место занесли стол побольше. Стол был сервирован на пятерых.
— Это что? — спросил он.
— Мама хочет устроить семейный ужин, — сказала Карисса, заканчивая помогать одной из кухонной обслуги накрывать на стол.
В прошлом они уже так делали, но редко. Роуз предпочитала есть среди других дворян. Она часто читала Грэму нотации о том, как важно показываться на людях — как для поддержания социальных связей, так и для успокоения тех, кто служил им.
— Стол накрыт на пятерых, — указал он. Четвёртое место скорее всего было для их бабки, но пятое оставалось для него тайной.
— У нас будет гость, — ответила его сестра, одарив его хитрой улыбкой.
Тут вошла Роуз, неся в руках графин. Поставив его на стол, она посмотрела на Грэма, прежде чем поморщиться, и повести носом:
— Иди помойся, от тебя несёт ржавчиной и потом.
Он взял свежую куртку, и пошёл делать, как было велено. Возвращаясь полчаса спустя, но обнаружил, что его бабка только-только подошла, стоя в коридоре. Он поспешно открыл для неё дверь.
— Ты знаешь, кто придёт на ужин? — спросил он.
Элиз подмигнула ему:
— Увидишь через несколько минут.
Когда чуть позже к ним постучались, он поспешно открыл дверь. Снаружи стояла Алисса.
— Это ты, — удивлённо сказал он.
Она нервно улыбнулась:
— Это я.
— Входи.
Она зашла внутрь, и Грэм провёл её к оставшемуся за столом месту, в то время как Роуз послала служанку на кухню, сообщая о том, что они готовы. Все расселись, и Роуз кивнула Кариссе. Та встала, и, подняв уже стоявший на столе графин, начала наливать.
— Хочешь вина? — спросила его сестра у их гостьи.
— Да, спасибо.
Грэм последовал её примеру, и тоже взял себе бокал, стремительно переводя взгляд туда-сюда между женщинами своей семьи. «Что они тут затеяли?» — гадал он.
Тут они начали болтать — о погоде и прочей чепухе. Когда чуть позже принесли еду, Грэм обнаружил, что чувствует облегчение. Несмотря на упорные усилия его матери, наслаждаться такими пустыми беседами он так и не научился. Он был рад чему-то, что могло занять ему руки.
