Воин продолжил ждать, когда охотник приостановил свой рассказ.
— Ну, признаю, я был вельми сердит, и чуток с перепоя, но у мальца жуть какой вспыльчивый норов — совсем не как евонный папка. Дориан в молодые годы был почитай совсем смирным. Никогда даже драк с другими мальчишками не затевал, и уж точно не лупил кого-то без хорошего повода. — Чад оглядел Сайхана, чтобы оценить реакцию собеседника.
— До этого б и не дошло, — спорил Чад, — если бы парень имел хоть толику уважения или чуток терпения. Малец до жути обидчив. — Он немного приостановился, хлебнув ещё эля. — И уж точно не знает, как принимать шутку… или хоть как-то ругаться.
Сайхан поднял обе брови.
— Я его назвал «охламоном из помёта Роуз», — поделился охотник, слегка похохатывая. — Что я могу сказать? Вдохновение напало. Папка мой всегда говорил, чтобы я не прятал свой дар.
Рыцарь Камня поднёс ладонь к лицу, проведя ей по глазам, а потом вверх, по гладкому лбу, и закончив, пройдясь ею по волосам. Затем он поднял руку, и помахал Данае, чтобы та принесла им ещё эля. Он видел, что рассказ будет долгим.
— Я вообще как-то хотел забыть это дело, — сказал Чад, — но если настаиваешь, то расскажу. Я едва не подавился куском, что оттяпал. Глупо было, на самом-то деле.
Сайхан кивнул, и Чад пустился коротко пересказывать свою встречу с сыном Дориана, оставив рассказ более-менее правдивым. Чад не любил приукрашивать свои рассказы — ни для хвастовства, ни для сокрытия своих огрехов. В конце он близко подошёл к признанию своего смущения.
— Я не собирался давать этому зайти так далеко, но малец чертовски силён, и норов у него правда злой. Он рослый, и от него ожидаешь силы не по годам, — слегка неразборчиво сказал Чад. — Но обычно они не бывают такими сильными, или скорыми. Он мне почти руку сломал, а потом едва не вывихнул плечо, когда я его придушил.
Старый рыцарь кашлянул, пробормотав что-то перед тем, как ещё раз приложиться к своей кружке.
— Да знаю я, — сказал Чад, соглашаясь с его мнением, хотя не услышал никаких слов. — Надо было этого ожидать, и просто оставить мальца в покое. Но к тому времени, как я в это ввязался, уже было поздно, и будь я проклят, если позволю себя поколотить пацану, который ещё свой меч не окровил, если ты понял, о чём я. Бля, малец был так взъярён, что мог меня убить. Он башку потерял, а я как-то не молод уже.
— Тогда перестань быть мудаком, — предложил Сайхан, произнеся первые ясные слова с тех пор, как уселся. — Похоже, что твоё тело уже не может расплачиваться за то, что мелет твой язык.
Охотник уставился на него без всякого выражения, а потом засмеялся:
— Уж тебе-то не знать!
— Если бы Роуз прислушалась к голосу разума, то это, наверное, не стало бы проблемой, — прокомментировал молчаливый воин. — Он бы уже обучался, а ты, наверное, был бы осторожнее со словами.
— Порой мне кажется, что ты сюда ходишь только меня побесить, — отозвался Чад.
Рослый воин устрашающе осклабился:
— А почему ещё я, по-твоему, обычно сажусь рядом с тобой?
— Я-то думал, что это я такой из себя красивый, — сказал охотник, хохотнув.
Сайхан поднял взгляд, заметив, что Даная смотрела на спину Чада с противоположного конца помещения:
— Может, я и ошибался — подавальщица точно к тебе приглядывается. Возможно, она таки положила на тебя глаз.
Чад глянул через плечо, кивнув молодой женщине, прежде чем повернуться обратно:
— Не, она просто за меня беспокоится.
— Обычно это что-то да значит, — сказал Сайхан.
— Да и она вообще не в моём вкусе, — сказал охотник, уже трезвея.
Сайхан снова поднял брови.
Чад осклабился:
— Девчонка языкастая. Ты бы слышал, как она матерится.
Ирония сказанного ещё долго заставляла Сайхана смеяться.
Глава 3
Несколько дней спустя Мойра встретила Грэма в одном из коридоров вскоре после завтрака.
— Грэм! — окликнула она. — Я хотела поймать тебя, пока ты куда-нибудь не сбежал, или не занялся чем-то.
«Занялся?» — подумал он, — «будто я вообще когда-нибудь бываю чем-то занят». Затем ему в голову пришла мысль:
— Что бы Грэйс ни говорила, я не это имел ввиду!
Мойра приостановилась:
— Грэйс? Ты о чём?
Грэм чувствовал, что его лицо пылает, но надеялся, что по нему этого не видно.
— Она тебе ничего не сказала?
Молодая волшебница нахмурилась:
— Я говорила с ней этим утром. Она что, должна была мне что-то передать?
— Э-э, нет, — сказал Грэм, неуклюже пытаясь придумать, как замять свой просчёт. — Вообще-то нет, не волнуйся на этот счёт.
Мойра озорно улыбнулась:
— Она подслушала то, что ей не следовало услышать?
— Нет, я… э… не думаю.
Мойра Иллэниэл слегка надула губки:
— Ну, если она всё же что-то услышала, то не расскажет об этом. Вопреки расхожему мнению, она не болтушка, и не шпионка. Она говорит то, что думает, но не занимается для меня подслушиванием.
— О чём ты хотела поговорить? — сказал Грэм, надеясь оставить эту тему.
Глаза его подруги сузились:
— Дело в девушке, так ведь?
— Что?!
— Так и знала! — объявила она.
— Нет! Дело не в девушке. Я… просто прекрати! — сказал он ей.
Она внимательно посмотрела на него несколько секунд:
— Нет, полагаю, что нет. Но если кто-то появится, то тебе следует поговорить со мной.
— Меня никто не интересует, — сразу же отозвался он. — И вообще, с чего бы мне разговаривать с тобой об этом?
Мойра вздохнула:
— Чтобы я могла тебе что-нибудь посоветовать, и узнать, что она думает, или, может, даже помочь тебе избежать ошибок.
Раздражённый, Грэм пошёл дальше:
— Если ты только это и хотела мне сказать, то могла бы и не утруждать себя.
— Мэттью хотел что-то у тебя спросить, — отозвалась она.
— О чём?
— Кто знает? — ответил Мойра. — Он со мной почти не разговаривает. Всё время сидит взаперти в своей мастерской. Это чудо, что он вообще иногда видит солнце.
— Ты могла бы сказать мне это с самого начала, — пожаловался Грэм.
— Это было бы не так весело, — с ухмылкой созналась она.
— Ты знаешь, где он сейчас?
Её взгляд расфокусировался на секунду, прежде чем она ответила:
— Опять же — в мастерской, как обычно.
